– Больше не ждите его, мадам. Произведено его задержание.

– Господи, но что же он сделал?

– Не можем вам этого сказать, мадам. Разрешите войти?

Жан Себастьян в тюрьме? Невозможно, какая-то ошибка, скоро все уладится, и они вместе над этим посмеются! Он настоящий виртуоз в своем деле, всю жизнь проработал менеджером высшего звена в крупном банке. Пятнадцать лет назад, когда ему исполнилось пятьдесят, его оттуда вежливо выпроводили: «Омоложение управленческого состава». Тяжелый моральный удар, зато солидные выходные пособия. Он сумел превратить их в золотое дно – открыл собственное предприятие по международной торговле, а Анук назначил старшим партнером. Она числилась Председателем и Генеральным директором. Ей были безразличны звания; главное – услужить Жану Себастьяну. Так надо для налогов, сказал он. Доходы были стабильные, несмотря на частые его разъезды – у него верный нюх, он безошибочно чуял выгодное дело. Анук взяла на себя деловую писанину. В последнее время он, правда, выглядел каким-то озабоченным. Напрасно она старалась вытянуть из него хоть слово, если он был поглощен чем-то важным, он всегда замыкался в себе. И подобное поведение не вызвало у нее особого беспокойства.

Двое инспекторов из финансовой полиции быстро смекнули – Анук ни во что не посвящена. Тщательно обшарили дом, принося извинения. Анук хотела позвать дочь, чтобы та привела внучек, но ей не позволили этого сделать. Они неторопливо все осмотрели, ничего не упустив, и с такой же тщательностью поставили все на место. Третий полицейский, сидевший за рулем «Рено» белого цвета, увез Жана Себастьяна еще задолго до того, как они откланялись, прощаясь с супругой подследственного, забрав с собой все документы предприятия. Она с ним так и не увиделась и не поговорила. И по-прежнему недоумевает, что происходит.

– Дедушка пойдет в тюрьму?

– Нет, малышка… Они просто… Пригласили его, потому что хотят с ним поговорить. Дедушка просил меня передать, что он вас целует и что в кино вы пойдете в другой раз.

На следующий день, через их адвоката Мишеля, срочно прибывшего из Кабура, где он проводил свой уик-энд, она узнает, что по решению следственного судьи, им отказано в свиданиях. Он не встретится ни с ней, ни с детьми, ни с кем. Послезавтра – ее черед явиться по вызову тех же самых инспекторов. В четверг, в 8 часов, Ален, семейный врач, лечащий их уже пятнадцать лет, прописывает ей анксиолитические средства. Однако пилюли, призванные устранять состояние тревоги, не лишают ее способности рассуждать. Как они с ним обращаются – просто неслыханно. В чем же его обвиняют? Так себя ведут, если речь идет о торговле наркотиками или о терроризме. Внезапность, обыск, засекречивание. Может, она узнает больше, когда явится по вызову. Она попросила Мишеля присутствовать при разговоре.

Главный инспектор и его помощник, казалось, с еще большим, чем при обыске, смущением, уведомляют ее о том, что она также задержана. Она является старшим партнером, и ее содержание под стражей рискует затянуться. Анук подавлена, Мишель поражен тем, что и его сопровождают при уходе. Составляется опись содержимого ее сумки и бумажника, у нее отнимают маленькую золотую цепочку, которую подарила ей мать, шнурки ее туфель и бюстгальтер. Надзирательница объясняет ей, что такова процедура, это не позволит ей повеситься в одиночной камере. Около 10 часов, она уже проходит по бесконечным коридорам огромного здания, судорожно сжимая пальцы ног, чтобы не потерять свои туфли. Еще два долгих часа она проплачет в грязно-желтой одиночной камере. Боже милостивый, что же он такого натворил? А она, что здесь делает она, почему с ней обращаются как с виновной, как с преступницей? С ней, кто по средам, все послеобеденное время посвящает работе в Обществе содействия престарелым и неимущим, с ней, кто всегда принимает участие в сборе пожертвований в церкви, с ней, никогда не укравшей ни конфетки, даже со стола для выставки товаров. Они отобрали у нее пилюли Алена, теперь она не осмеливается даже строить догадки.

Наконец, она снова сидит перед двумя сотрудниками полиции, и они увиливают от ее вопросов, словно им неловко. В течение трех часов она выдерживает непрерывный огонь расспросов о Жане Себастьяне, о распределении его рабочего времени, о номерах телефонов в его записной книжке, о том, как часто и куда он ездил, о друзьях, которых он посещал, о ее личном участии в его делах, связанных с международной торговлей. Она старается отвечать точно, насколько это в ее силах. Ей предлагают сандвич, она соглашается. Затем они продолжают. В ходе допроса она начинает отдавать себе отчет в том, насколько мало ей известно о делах Жана Себастьяна. Сказать по правде, почти ничего. В 15.30 двое мужчин наводят справки уже по своим выпискам и несколько минут хранят молчание. Анук больше не в силах сдерживаться, она кидается к ним:

– Пожалейте меня, господа! Я вижу, у вас доброе сердце. Скажите же, что происходит!

Задыхаясь от рыданий, она повторяет: «Пожалейте…»

Инспектора переглядываются, старший покачивает головой и говорит помощнику:

– Ты скажи.

Тот почесывает шею, выигрывая время и подбирая слова. Луч солнца, проскальзывающий сквозь окно, отбрасывает на молчаливое трио решетчатую тень. Наконец, он начинает:

– Вот уже пятнадцать лет, супруг ваш, под пятью разными именами возглавляет пять фирм по импорту-экспорту, основанных в пяти странах Европы.

Анук почти не вникает в финансовые подробности, которые излагает ей помощник, он говорит о перемещении капиталов, об отмывании денег. Старший инспектор замечает, что Анук теряет нить разговора, и делает подчиненному знак, чтобы тот сокращал эту часть рассказа и переходил к следующей. Продолжение повествования Анук, напротив, понимает слишком хорошо, каждое слово каленым железом запечатлевается в ее памяти.

– Помимо этого, у вашего мужа имеется пять семей и пять жен. В Милане, Антверпене, Валенсии, Берне и, конечно, здесь в Париже (вернее, у вас, в Булони). Всякий раз одна и та же схема: супруга является основным акционером, иногда со статусом президента фирмы, иногда нет. В конце концов, миланская жена что-то заподозрила и установила за ним слежку с помощью частного детектива, который добрался до Берна и обнаружил там вторую семью. Она получила достаточно сведений для того, чтобы подать жалобу. Злоупотребление имуществом, мошенничество, двоеженство. Чтобы не заблудиться в многообразии европейских правовых систем, мы решили на время оставить его на свободе, пока не распутаем клубок всех интриг. В конечном счете, обязаны его арестовать мы. Он француз, и именно здесь он использует свое настоящее имя. Да, ему есть чем похвастаться, скольким людям из Интерпола он дал работу!

Ей остается слабое утешение – она все же единственная женщина, которая выходила замуж за настоящего Жана Себастьяна. Вернее, за наименее фальшивого из пяти. Она, несомненно, самая старая из жен. Скрестив ноги, она теряет туфлю, лишенную шнурка. На это ей теперь наплевать. Необъяснимо отчего, но ей стало как-то спокойнее, хотя ее все еще не отпускает нервная дрожь, и дыхание ее прерывисто.

– Итак, теперь вы знаете все, – говорит ей лейтенант, закрывая папку.

– Э… Нет, скажите мне еще…

Капитан понимает, у нее не находится слов, чтобы задать вопрос, обжигающий ей губы. И в ответ на ее немое ожидание, произносит, стараясь придать своему голосу всю мягкость, на которую он способен:

– Да, всего их семь. Детей семеро. От трех до четырнадцати лет.

В крупном промышленном городе Центрального Массива, на старейшем предприятии, существующем уже два века и обеспечивающем работой половину жителей долины, трудятся Жан Мишель и его жена Адриенна. Она отмечается и входит в отдел упаковки к 8.30, а за полчаса до этого, Жан Мишель забирает свою карточку присутствия и выходит с территории завода. Он отвечает за ночную охрану складов. Супруги пересекаются по утрам, он поджидает ее у одного из входов. Не самый короткий путь, но он совершает этот крюк, желая сделать ей приятное и обнять украдкой. Он быстро выслушивает новости о детях, которых она уже отвела в школу, а она жалеет его: судя по виду, он очень устает после утомительной ночной работы.