времени, чтобы понять – душевное спокойствие, по определению, достигается только внутри себя самого. И тот, кто постиг это и прочувствовал, испытывает нечто вроде просветления, которое позволяет объять весь мир в его целостности и найти в нем свое место. Мистики говорят о божественном откровении, веря в то, что сие есть перст их Бога.
Роже усмехается и добавляет:
– Случаются, правда, и «светские» просветления.
– Сколько тебе тогда было лет? – спрашивает Марсьяль.
– Около пятидесяти.
– Так что же ты конкретно нашел?
– «Конкретно»? Не берусь ответить, что же я «конкретно» нашел. Некий личный опыт, единственный в своем роде… Опыт внутренний и внешний, одновременно! Это не выразишь словами, впрочем, ничем другим и не выразишь, кроме слов, связанных с той или иной культурой. В определенном смысле, без всяких преувеличений, можно сказать, что я открыл для себя вечность.
– Вечность?
– Да, наверное, именно ее искали Персеваль и Ланселот. Таинственный сосуд Грааль, считалось, что отпивший из чаши, в которую собрана кровь Христа, станет бессмертным. Но обрести вечность – не означает стать бессмертным, как это делается в голливудских фильмах – по волшебству или нагромождая спецэффекты!
– А как же тогда?
– Это напоминает прикосновение к бесконечному. Вот к чему я хотел тебя подвести, затевая свое лирическое отступление.
При взгляде на ошеломленного Марсьяля, Роже вновь не в силах удержаться от улыбки:
– Ты припоминаешь, мы говорили о «неведомых дорогах», на которые выводит нас любовный акт?
– О да!
– Вот и отлично! Так вот, самый простой и ясный метод, позволяющий приблизиться к душевному спокойствию, к познанию мира во всей его полноте, к просветлению, к нирване… Метод этот состоит в том, чтобы заниматься любовью! Проще простого.
– Это и есть седьмое небо?
– Именно! Видишь, как хорошо ты сказал. Ну конечно! Это выражение очень точно определяет то, о чем я тебе говорил! Самый простой способ приблизиться к просветлению – достичь его, занимаясь любовью. Один раз я это ощутил, когда мы занимались любовью с Элен, в самом начале наших отношений. И был глубоко потрясен.
– Что же при этом испытываешь?
– Ах, как трудно это выразить… Ладно, попытаюсь: тела соприкасаются, сливаются, двигаются в унисон, в поисках наслаждения – сначала физического. И вдруг, неожиданно вовлекаются в ритм, превосходящий собственные их пределы, в ритм самой вселенной. Тела становятся инструментами душ, которым они служат приютом. И ты уже не знаешь, открыты глаза или закрыты, ибо твоя способность восприятия расширяет свои границы. Растворяешься, покидаешь свою оболочку. Привычного сознания больше не существует, время останавливается. Больше никогда в реальной жизни мне не удавалось с такой очевидностью обрести снова то светлое ощущение – быть самим собой и одновременно каждой из частичек мира…
Он умолкает, в памяти всплывают воспоминания, ненадолго отвлекающие его от юного собеседника. Однако Марсьяль с неподдельным вниманием вслушивается в его речи. Роже продолжает:
– Ах!.. Попытаюсь, насколько в моих силах, объяснить тебе, хотя и уверен, что до конца мне это не удастся. Где-то внутри меня живет вера в то, что мужчина и женщина, в присутствии друг друга, предчувствуют именно это. Интуиция подсказывает им, что для них потенциально возможно такое. И в этом предназначение их душ. Такое предчувствие является определяющим для их взаимного влечения. Полагаю также, что внутри каждого из нас заложено знание о том, что это нам дано испытать лишь с немногими, с теми, кого мы считаем своей родственной душой. Еще мне кажется, что сам факт недостижения подобного экстаза во многом объясняет депрессию, охватывающую нас после акта любви, ту самую пресловутую посткоитальную печаль, выражаясь этими скверными словами. Раз она возникает, значит, все произошло не так, как могло быть, вернее, не так, как должно быть.
–
– Да, и не случайно. Поэтому я сделал отступление, пошел окольным путем, через зал для занятий восточными единоборствами. Слово
– А с Розой?
– Ты имеешь в виду, познал ли я подобный экстаз с ней? Что ж, отвечу: нет.
– Ты сожалеешь об этом?
– Крайне сожалею. Взгляни, видишь огонь в камине? Провансальцы говорят, что для успешного разжигания огня, надо быть либо безумным, либо влюбленным. По аналогии, можно утверждать, что занятия любовью сродни отношениям дерева и огня. Первобытные люди извлекали огонь трением одного куска дерева о другой, они вращали палку в выемке, не так ли? Ничего путного из этого не выходит, огонь, полученный таким способом, быстро испускает копоть и угасает – он слишком сырой. Слишком незрелый. Тонкие веточки и кора дают бурное, ясное и высокое пламя, но столь недолгое, что ими сразу не удается разжечь поленья. Не обойтись без толстых веток – их пламя перекидывается на поленья, а они горят медленно и долго, распространяя повсюду ровное и размеренное тепло. Наша история с Розой напоминает последний случай: очаг наш сначала был освещен бурными языками пламени, они быстро угасли, но им хватило времени на то, чтобы разжечь стволы. А позднее мы с ней довольствовались мягким красноватым отблеском угольев, и он оказался достаточно силен, чтобы продержаться до конца наших дней. Время от времени, какая-нибудь подброшенная щепка вызывала новую быстротечную вспышку пламени, которой мы и пользовались. Но спокойное равномерное тепло нашего очага – ты видишь, как неслучайно употребление этих слов? – служило, в первую очередь, на благо тем, кто находился вокруг нас. Нашим детям, нашим друзьям.
– Это тепло согревает и меня, Роже.
– Надеюсь. Оглянись, и ты увидишь, как многие довольствуются десятками, а кое-кто – сотнями минутных вспышек. Солома быстро загорается, быстро гаснет, от нее остается лишь горстка летучей золы, но и ту уносит ветер, швыряя ее им то в горло, то в глаза. Не станем же уподобляться этим людям.
16. Жан Себастьян
Суббота, зеленые цифры на микроволновой печи показывают 12 часов 30 минут. Анук ждет Жана Себастьяна, они женаты тридцать лет. Ах, ведь она его предупредила, воздушный пирог нельзя передерживать. К тому же он пообещал внучкам, что сводит их в кино. Они видят его нечасто, и это для них настоящий праздник. Вообще-то его почти никогда нет дома. Она смотрит на циферблат: уже 13 часов, что же он себе думает?
В 13.07 перед небольшим особнячком в Булони прямо во дворе, покрытом гравием, останавливается машина «Рено» белого цвета. Анук бросается навстречу – но это не Жан Себастьян. К входной двери направляются двое мужчин сурового вида. Она открывает. Подумать только, на заднем сиденье виднеется чей-то сгорбленный силуэт… Мой Боже, да! Это Жан Себастьян!
– Добрый день, мадам. Полиция, финансовая бригада. Мы прибыли для проведения обыска, вот судебное поручение. Разрешите войти?
– Дело в том, что я жду своего мужа и…