— Мы могли бы туда поехать? — попросила Мэри.

— Зачем? Там нечего смотреть.

— Я прошу вас. Я бы с удовольствием посмотрела, как там живут люди.

— Ну, хорошо. — Лэрд явно не был в восторге от этой просьбы. — Если вы настаиваете, то ваше желание исполнится, дорогая Мэри.

Серебряным набалдашником трости, которую он носил с собой как знак своего благородного происхождения, он два раза постучал о переднюю стенку кареты, чтобы дать знать кучеру, что он должен повернуть на ближайшем перекрестке.

Карета бодро катилась по слегка поднимающейся в гору дороге. Чем ближе карета приближалась к деревне, тем отчетливее просматривались детали сквозь струи дождя.

Это были простые, сооруженные из природного камня строения, уже знакомые Мэри по тем деревням, через которые они проезжала во время своего путешествия. Но крыши домов были покрыты не черепицей, а соломой, и в оконных проемах не было стекол; отрепья из кожи и шерсти висели в них, и нечистоты, грудой лежащие на улице, говорили, что жители страшно бедствовали.

— Я бы с удовольствием избавил вас от этого зрелища, — сказал Малькольм презрительно. — Эти люди живут, как крысы, в собственном дерьме, и их жилища мало отличаются от убогих нор. Но я скоро покончу с этим безобразием.

— Что вы намереваетесь сделать? — поинтересовалась Мэри.

— Я позабочусь о том, чтобы это проклятое захолустье исчезло с карты страны. Уже через пару лет никто больше не вспомнит о нем. Здесь будут пастись овцы.

— Вы собираетесь также очистить деревню?

— Верно, моя любовь. И если вы увидите оборванные создания, живущие в хижинах, то вы согласитесь со мной, что это будет лучше для них самих.

Карета приблизилась к домам, и теперь Мэри тоже увидела фигуры, сидевшие на корточках в проходах в дома. «Оборванцы» не являлось подходящим словом. Жители не носили даже оборванных платьев, на теле у них были лохмотья, лоскуты льна и шерсти, выбеленные и стоящие колом от грязи. Их изнуренные лица и бледная кожа говорили о голоде. Мэри не видела их глаз, потому что как только карета приблизилась, все люди опустили взгляд — и мужчины, и женщины, и дети.

— Эти люди голодают, — сделала заключение Мэри, когда они проехали мимо. От вида нищеты этих людей мурашки пробежали у нее по спине.

— Да, они голодают, — без колебания подтвердил Малькольм, — и по вине своей собственной глупости и неразумности они страдают от голода. Уже неоднократно я предлагал им переселиться на побережье, но они просто не хотят уходить отсюда. И при всем этом того, что эти лентяи выращивают на земле, не хватает ни чтобы наполнить их желудки, ни чтобы заплатить мне подати. Теперь вы понимаете, что я пытаюсь сказать вам все это время? С этими людьми не должно случиться ничего, кроме добра, они приобретут новую родину и получат работу.

Мэри ничего не ответила на это. Карета проехала мимо хижины, чья крыша наполовину провалилась. В проходе стояло двое детей, мальчик и маленькая девочка, одетые в рваные лохмотья, их волосы были спутаны и измазаны.

Карета как раз поравнялась с ними. Мальчик поднял голову. Девочка яростно тянула его за рукав и указывала ему опустить взгляд, но он не сделал этого. Вместо этого робкая улыбка скользнула по его бледному лицу, когда он увидел Мэри, и он высоко поднял свою маленькую руку и замахал.

Девочка в ужасе убежала в дом. Мэри же, которая нашла мальчика очаровательным, ответила ему улыбкой и помахала в ответ. Тут вернулась девочка вместе с матерью. На лице женщины отразился ужас. Она закричала на мальчика и схватила за руку, желая увести его с улицы, но, увидев в карете женщину, приветливо улыбнулась и помахала рукой. Смущенная, она отпустила своего ребенка, и после мимолетного колебания ее сморщенные черты лица расплылись в подобии улыбки. На один миг показалось, словно луч солнца пробился сквозь плотные слои облаков и принес немного света в унылую жизнь людей.

Карета уже далеко отъехала, когда Малькольм, выглянувший с другой стороны, увидел, что сделала Мэри.

— Что вам пришло в голову? — напустился он на нее. — Что вы делаете?

Мэри сжалась.

— Ну, я… я махнула в ответ тем детям, стоящим на краю улицы…

— Вам не подобает делать это! — прикрикнул на нее Малькольм. — Как вы осмелились меня оскорбить таким образом?

— Оскорбить вас? Что вы имеете в виду?

— Вы так и не поняли до сих пор, Мэри? Вы будущая супруга лэрда Ратвена, и вас должны уважать и бояться такие люди, как они.

— Дорогой Малькольм, — ответила Мэри с уверенной улыбкой, — эти люди так же будут меня уважать, если я буду посылать им время от времени улыбку или махну рукой их детям, проезжая в коляске. И если вы подразумеваете под словом «бояться» то, что эти люди должны в ужасе освобождать улицу, как только я подъеду ближе, то должна сказать вам со всей определенностью, что я отказываюсь от этого.

— Что… что вы говорите?

— Я отказываюсь разыгрывать из себя хозяйку перед этими людьми, — сказала Мэри. — Я чужая в этой стране, и моей надеждой было, что Ратвен станет моей новой родиной. Но это можно случиться лишь в том случае, если я смогу жить в согласии с этой землей и ее людьми.

— Так никогда не будет, — возразил ей решительно Малькольм. — Я не могу поверить, что это говорите вы, дорогая Мэри! Вы хотите жить в полном согласии? С этими оборванцами? Они больше похоже на зверей, нежели на вас или на меня. Они не дышат тем же самым воздухом, что мы с вами. Поэтому они показывают вам свой страх и уважение с тех пор, как более восьми столетий назад клан Ратвенов установил свое господство над этим краем земли.

— Ваши предки заняли эту землю, дорогой Малькольм?

— Да, они сделали это.

— А по какому праву?

— По праву тех, кого выбрала судьба, — ответил лэрд без гнева. — Принадлежать к клану Ратвенов не любезность. Это привилегия. Мы опираемся на традицию, которая восходит к дням битвы под Бэннокберном, когда была завоевана независимость нашей страны. Мы, безусловно, способны править, моя любовь. Чем скорее вы это поймете, тем будет лучше.

— Вы видите, — мягко сказала Мэри, — именно этим мы и отличаемся. Я бы хотела гораздо больше верить, что все люди по природе своей равны и что Бог только затем наделил некоторых из них властью и богатством, чтобы они помогали слабым и оберегали их.

Малькольм в недоумении смотрел на нее и, похоже, какое-то время не знал, смеяться ли ему или разразиться слезами.

— Откуда у вас такие мысли? — наконец спросил он.

— Из книги, — ответила скромно Мэри. — Один американец написал ее. Он выразил в ней мысль, что все люди от природы одинаковы и наделены одним и тем же достоинством.

— Ба! — Лэрд решился рассмеяться, хотя выглядело это довольно неискренне. — Американец! Я прошу вас, дорогая Мэри! Каждый знает, что эти колонисты сумасшедшие. Империя правильно поспособствовала их отъезду, чтобы они могли реализовывать свои безумные идеи где-нибудь в другом месте. Вы еще увидите, как далеко они зашли, но вас, моя любимая, я принимал за более умного человека. Возможно, вам следует поменьше совать ваш очаровательный носик в книги. Такая красивая женщина, как вы…

— Вы не поведаете ли мне, какое отношение к этому имеет моя внешность? — дерзко спросила Мэри в свою очередь. — Вы хотите мне запретить чтение, мой любезный Малькольм? И сделать из меня одну из этих бескровных аристократок, которые ни о чем ином не могут говорить, как о новых платьях да придворных сплетнях?

В ее глазах вспыхнул воинственный огонек, и Малькольм Ратвен, похоже, решил про себя, что нет никакого смысла ссориться с ней. Вместо этого он поклонился снова и подал новый знак палкой кучеру.

Мэри выглянула из окна и увидела деревья и серые холмы. В этот момент она не знала, что ее больше всего возмущало: то, что ее будущий супруг поделился своими намерениями, которые она считала