Ему не удалось договорить. Уильям, который стоял у окна и смотрел на гравиевую дорожку и на четверку лошадей с траурными плюмажами, впряженную в катафалк, резко повернулся к отцу и сестре и высоко вздернул брови:

– Они приедут в Крэг-Сайд? Я об этом не подумал. Считал, что они появятся в кафедральном соборе и на кладбище, вот и все.

Уолтер откашлялся. Ему еще предстояло сообщить детям, что он предложил Лиззи и ее семье кров в Крэг-Сайде. И пока не мог решить, стоит ли сообщить об этом Уильяму и Лотти прямо сейчас. Момент был, прямо сказать, не самый подходящий, тем более что тело его отца все еще пребывало в китайской гостиной, а Лиззи и ее дети могли появиться в любую минуту. Быть может, если он скажет Уильяму и Лотти, что Крэг-Сайд был для Лиззи родным домом, это подействует на них…

– Уильям… Лотти… – начал было он, чувствуя, как усиливается головная боль.

Дверь отворилась, и Гарри, не входя в комнату, сообщил:

– Траурная машина свернула на дорогу к дому. Значит, приехали тетя Элизабет с нашими кузинами и кузеном.

– Гарри говорил так, словно они и в самом деле наши родственники, – с глубоким возмущением сказала Уильяму Лотти, в то время как Уолтер, обрадованный тем, что его прервали, спустился вместе с Гарри в холл у входной двери, оформленный в итальянском стиле.

– Как это ни странно, милая Лотти, но это так и есть, – ответил Уильям, не в состоянии понять, с чего она так кипятится по такому поводу. Он ласково обнял сестру за плечи и добавил, чтобы ее успокоить: – Что свадьбы, что похороны – это все равно. Люди являются на них, даже если не виделись долгие годы, а по окончании церемоний снова удаляются к себе. Сагдены приехали на похороны, потому что так заведено, вот и все.

Лотти очень хотела поверить такому объяснению, однако ее мучили ужасные сомнения. Ей казалось совершенно недопустимым, что к ним вторгаются чужие люди, пусть они даже такие же близкие родственники ее дедушке, как она сама, Уильям и Гарри.

Лотти привыкла думать, что она гордость и радость дедушки, его любимая внучка, а выходит так, будто она вовсе не единственная и особенная. Когда она радовалась поездкам с ним, он, быть может, думал иногда о Нине или о Роуз? Ревность вспыхнула в душе Лотти и усугубила ее горе. Она не хотела, чтобы дедушка умер. Не хотела, чтобы приезжали Сагдены. Не хотела думать, что в ее жизни ничто уже не будет таким же устоявшимся и неизменным, как раньше. Слезы душили ее.

Уолтер Риммингтон прошел по мраморному полу холла-ротонды навстречу своей сестре, племяннику и племянницам.

– Лиззи, дорогая, – сказал он дрогнувшим голосом, беря ее руки в свои и целуя сестру в щеку. – О, Лиззи, милая! Как я рад, что ты здесь! Гроб открыт и стоит в китайской гостиной. Я еще не попрощался с отцом. Не мог. В одиночку. Быть может, мы сделаем это вместе. Потом попрощаются Ноуэл, Нина и Роуз…

– Только Ноуэл, – глухо ответила Лиззи, и, хотя это он держал ее руки в своих, всем присутствующим при встрече стало ясно, что эмоционально и мысленно именно брат опирается на сестру, а не наоборот. – Было бы несправедливо подвергать Нину и Роуз такому испытанию, тем более что они никогда не видели нашего с тобой отца, пока он был жив.

Нина уже открыла рот, чтобы выразить протест, но передумала. Она ни разу в жизни не видела мертвых и не хотела видеть сейчас.

Роуз смотрела на кузена Гарри. Его она узнала бы где угодно. Сегодня он был одет строго – в черных брюках и визитке, волосы гладко причесаны, как и у Ноуэла, но от него исходило ощущение огромной энергии и дружелюбия.

– Ротонда не место для взаимных семейных представлений, – заговорил Уолтер, заметив, что его племянник и старшая племянница чувствуют себя неловко, и сам испытывая неловкость от того, что ни Уильям, ни Лотти не сочли нужным появиться. – Но поскольку Гарри здесь…

Гарри тотчас выступил вперед.

– Лиззи, это мой второй сын, Гарри. Гарри, это твоя тетя Элизабет.

– Я рад познакомиться с вами, тетя Элизабет, – произнес Гарри, и его слова прозвучали вполне искренне.

С чего это он вообразил, будто она должна выглядеть смущенной? Не важно, каким неподходящим был ее брак, но никаких сабо и никакой шали на ней нет и быть не могло, это ясно. Она держится грациозно и с большим достоинством. Ясно и другое: несмотря на то что до смерти деда она и его отец не общались долгие годы, между ними сохранилась симпатия. Что касается ее детей…

– Я хотел бы представить тебя твоей кузине Нине, – произнес отец, и Гарри глянул в золотисто-зеленые глаза, большие, с черными ресницами, увидел красивое лицо с белоснежной, без единого пятнышка кожей, обрамленное пышными волосами самого великолепного цвета, какой ему когда-либо приходилось созерцать.

Нина слегка коснулась его руки кончиками затянутых в перчатку пальцев – и словно разряд электричества пронзил Гарри с головы до пяток. Боже милостивый, он ощутил сильнейшее физическое возбуждение. И это в то время, когда его горячо любимый дедушка лежит в гробу на расстоянии нескольких комнат отсюда!

– И Роуз, – услышал Гарри голос отца.

В отличие от почти непристойной реакции на ее сестру, на этот раз Гарри только пробормотал нечто вежливое, пожал руку и практически не запомнил лица Роуз, так же как и лица ее брата. Он мог думать сейчас лишь о невероятных ощущениях, им испытанных. Как такое называют французы? Coup de foudre?[13] Мгновенно вспыхнувшее, безрассудное, ошеломляющее сексуальное влечение. И к собственной кузине, помилуй Господи! Из Сагденов!

– Уильям и Лотти сейчас в маленькой гостиной, – услышал Гарри слова отца, обращенные к тетке, и увидел, что тот, все еще держа Лиззи за руку, направляется к выходу из ротонды. – Остальные скорбящие, которые поедут в собор из дома, собрались в гостиной в западном крыле. Мы, разумеется, поедем в собор и потом на кладбище в каретах. Это гораздо пристойнее, чем траурный автомобиль. Но сначала… – Голос отца слегка дрогнул. – Сначала мы с тобой, Лиззи, должны отдать последний долг отцу.