крышу.
Черный лет торжествует. Взгляд обретает давно забытую безжалостную зоркость.
Кинби чувствует, как впереди начинает тихонько петь Дымка и что-то глубоко внутри просит ответить. Приходится дать песне черного льда заполнить себя до краев, тогда немыслимое «что-то» обиженно умолкает и уходит на глубину, о которой Кинби ничего не хочет знать.
Город становится картой, улицы светятся прозрачным голубым светом, теряясь в светло-серых завитках Дымки впереди.
Справа виднеется развалина, о которой говорил Сольменус. Вампир прыгает на крышу дома напротив. Тихо, так, что ни одна пылинка не шелохнулась, приземляется. Проходит по крыше, не оставляя следов, садится на корточки и долго смотрит в черные провалы окон.
Кинби прислушивается, но южанина ощутить не удается. На долю секунды смазанное ощущение проскальзывает на границе чувствительности, но тут же исчезает.
Помедлив еще несколько минут, Кинби покидает крышу. Подъезд нужного дома зевает беззубым старческим ртом. Дымка совсем рядом, ее языки лижут заднюю стену дряхлой развалины. Неудивительно, что сюда не суются даже парни из Девятой комнаты и иерархи Домов Воцарения.
Дымка пришла вместе с Воцарившимися. Тихо вползла в на окраины – серая, заполняющая улицы клубами загадочной тоски, полная тихих шепчущих звуков, гаденьких смешков и далеких стонов. В Дымке люди быстро теряли чувство направления, отказывал глазомер, становилось невозможным определить расстояние даже от одного подъезда до другого. Добберы просто моментально сходили с ума, а вот храты чувствовали себя вполне нормально. Точнее, сначала им так казалось. Через несколько часов после выхода из Дымки они впадали в жесточайшую депрессию и кончали с собой. Молча и очень страшно. Кинби видел, как один из вышедших медленно насаживал себя на металлическую арматуру, шаг за шагом проталкивая в себя железный штырь. Он протяжно кричал, усы бешено вились, глаза налились слезами, но он упорно шел вперед, а потом долго умирал, царапая толстыми квадратными ногтями стену.
Кинби хотел застрелить беднягу, но стоявший рядом старейшина с белыми полосками на усах, мягко опустил его руку с пистолетом и покачал головой:
– Каждый из нас сам приходит в мир и только сам выбирает, как и когда уйти. Не мешай ему.
Горожане, населявшие кварталы, захваченные Дымкой, исчезли, все до единого. Полиция и армия пытались отправлять поисковые партии, но и они исчезали. Вернувшихся можно было пересчитать по пальцам, и все они закончили свои дни очень плохо.
Сегодня, насколько знал Кинби, в живых осталось двое или трое из ходивших. Одни получил пожизненное за убийство с отягчающими, второго пытались лечить, но даже психологи Милосердных Сестер лишь пожимали плечами, если их спрашивали о состоянии больного. Третий, лейтенант, Гутерро, попросту исчез, тело его так и не нашли.
Дома Воцарения хранили по поводу Дымки напряженное молчание, но, иногда полицейские замечали у ее границ и Детей Итилора в серых дождевиках, и техномагов Лантоя.
Поговаривали, что несколько техножрецов вошли в странный туман в наглухо застегнутых балахонах и странных, покрытых рунами Воздуха, масках. Что с ними стало, никто не знал.
Из темной дыры подъезда несло кислой затхлостью. Запахом застарелой безнадежной тоски. Некогда белый фасад посерел и облупился, дверь подъезда давным-давно сняли и унесли.
Секунду помедлив, Кинби достал кольт и неторопливо поднялся по щербатым ступеням.
Когда-то здесь был небольшой отель. В крохотном холле, как ни удивительно, сохранилась стойка портье, слева от которой виднелись очертания искореженной двери лифта.
Кто-то или что-то с неимоверной силой смяло металлические полотнища, и теперь лифт зиял открытой раной. Кинби заглянул в кабину. Стены и потолок заляпаны высохшими бурыми пятнами.
Пройдя мимо лифта Кинби осторожно поставил ногу на первую ступеньку деревянной лестницы, ведущий наверх. Поднимался осторожно, прижимаясь спиной к стене, аккуратно перенося вес тела с одной ноги на другую, так, чтобы ни одна доска не скрипнула.
Второй этаж.
Крохотная лестничная площадка, слева провал шахты лифта. И здесь створки тоже искорежены и разорваны. Коридор буквой Г уходит налево и прямо. Почти у всех номеров отсутствуют двери. В комнатах пустота, неподвижно свисают со стен клочья обоев, пол покрывает слой пыли. Серый ковер нигде не потревожен.
Постояв у правого ответвления коридора и убедившись, что в нем нет никаких следов, Кинби сделал пару шагов и вернулся в вестибюль. Коридор, уходивший влево, на первый взгляд был таким же заброшенным. У порога ближнего к вестибюлю номера валялась выломанная доска, в номере, расположенном наискосок, бессильно висела на одной петле рассохшаяся фанерная дверь.
Кинби присмотрелся. Да – если аккуратно шагнуть, наступить на доску, а потом прыгнуть к порогу того номера, то следов в начале коридора не останется. Так он и поступил. Номер с перекошенной дверью был двухкомнатным. В пыли виднелась цепочка следов, ведущая в дальнюю комнату. Стараясь ступать след в след, Кинби двинулся к берлоге Сольменуса.
Глухая стена, никаких признаков жильца, никакой двери. Задумчиво пощипывая себя за нижнюю губу, детектив оглядел потолок. Ухватился тонкими пальцами за дверной косяк и, быстро перебирая руками, полез вверх. Со стороны это смотрелось бы жутковато. В три приема поднявшаяся до верха дверного проема фигура почти не напоминала человека, движения обрели отвратительно завораживающую грацию, лицо стало отрешенно-равнодушным.
Ударом ладони Кинби проломил стену, вырвал кусок штукатурки. Подтянулся еще выше, носком ботинка расширил отверстие в стене, уперся ногой и стремительно распрямился. Ударил в потолок, туда, где на стыке досок виднелось чуть более темное пятно. Доски подскочили, открылся самодельный люк. Вцепившись пальцами в край доски, детектив скользнул в люк, задвинул доски на место и огляделся.
Маленькая коморка казалась даже уютной. Нищей, убогой, но очень чистой и опрятной. Поношенная одежда аккуратно развешана на вбитых в стену гвоздях, в углу стоят ношеные зимние ботинки, набитые старыми газетами. Судя по их масляному блеску, Сольменус где-то добыл масло или еще что-то, и старательно привел их в порядок, подготовив к холодам.
Дальнюю от входа стену занимает матрац, аккуратно обтянутый светлой мешковиной. Сверху ровный прямоугольник шерстяного одеяла и видавшая виды подушка в не раз заштопанной наволочке. Над кроватью прибита потрескавшаяся книжная полка, забитая потрепанными томиками в темных истертых переплетах.
Кинби подошел к полке, пригнулся, повел пальцем по корешкам, читая названия.
«Сонные цветы» Гербертсона, адаптированная «Тысячеликая Пустота» Харр'н Иннората, «Величие падения» Истрова, «Воцарение. Взгляды и мнения» Штерна, три томика из серии «Новые приключения», «Кто вы, ангелы?» Столярова…
Кинби уважительно хмыкнул. Сольменус читал самую разную литературу, явно пытаясь создать собственную картину мира, в котором ему пришлось жить.
И умереть, добавил про себя вампир.
Выпрямившись, оглядел комнатушку. Разумеется, прятать ее в комнате Сольменус не стал бы. Но нейтрализатор должен быть где-то поблизости, так, чтобы ангел мог быстро достать его, если кто-то попытается схватить его среди ночи, во время сна. Кинби медленно поворачивался по часовой стрелке, взглядом ощупывая стены.
Внизу, в номере? нет, вряд ли. Если бы за Сольменусом пришли, то, почти наверняка, подбирались снизу. Значит, спрыгивать и пытаться забрать артефакт, почти наверняка означало бы попасть в руки противника.
Кинби подошел к матрацу и попытался представить себе просыпающегося в тревоге ангела. Он открывает глаза, прислушивается. Внизу еще не слышны осторожные шаги, но обостренные чувства отчаянно сигналят об опасности. Тихо встает, выпрямляется во весь свой немалый рост, почти упираясь головой в низкий потолок.
Смущало только то, что он до сих пор не почувтвовал никакого мант-фона. Ни малейшего.
Запрокинув голову, детектив внимательно всмотрелся в доски потолка. Подняв руки над головой,
