Мисс Корнелия вздохнула. Гилберт ушел вниз, в свою приемную, а Лесли, которая вполголоса напевала колыбельную маленькому Джеймсу Мэтью, стоя у слухового окошка, положила его, уснувшего, в его украшенную оборками корзинку и ушла по своим делам. Как только она оказалась вне пределов слышимости, мисс Корнелия слегка подалась вперед и сказала заговорщическим шепотом:
— Аня, душенька, я получила вчера письмо от Оуэна Форда. Сейчас он в Ванкувере, но хочет знать, смогу ли я позднее взять его к себе на месяц. Вам-то ясно, что это значит. Что ж, надеюсь, мы поступаем правильно.
— Мы не имеем к этому никакого отношения… Мы же не можем помешать ему приехать в Четыре Ветра, если он этого хочет, — торопливо возразила Аня. Ей не нравилось чувствовать себя свахой — а именно такое чувство вызывал у нее шепот мисс Корнелии. Однако затем она все же не удержалась и добавила: — Не говорите Лесли, что он приезжает. Если она узнает об этом заранее, я уверена, она сразу уедет. Она в любом случае намерена уехать осенью — так она сказала мне на днях. Хочет поехать в Монреаль, выучиться на сиделку и как-то устроить свою жизнь.
— Разумеется, Аня, душенька, — сказала мисс Корнелия, кивая с глубокомысленным видом, — будь что будет. Вы и я свое дело сделали. Остальное следует передать в руки Провидения.
Глава 35
Политика в Четырех Ветрах
Когда Аня окрепла настолько, что снова смогла спуститься в гостиную, остров Принца Эдуарда, как и всю Канаду, била предвыборная лихорадка. Гилберт, сделавшийся пылким консерватором, оказался втянутым в политический водоворот и был желанным оратором на различных сельских митингах и собраниях. Мисс Корнелия не одобряла того, что он «ввязался в политику», и прямо сказала об этом Ане.
— Доктор Дейв никогда ничем подобным не занимался. И доктор Блайт вскоре обнаружит, что совершает большую ошибку, поверьте
— Что же тогда — оставить управление страной одним мошенникам и негодяям? — спросила Аня.
— Да… при условии, что эти мошенники — консерваторы, — сказала мисс Корнелия, отступая, но в боевом порядке и с развернутыми знаменами. — Мужчины и политиканы одним миром мазаны. На либералах слой толще, чем на консерваторах, — вот и вся разница… но
— Ах, не будем придумывать себе трудности раньше времени, — улыбнулась Аня. — Лучше посмотрите на маленького Джема. Его имя следовало бы писать через букву 'G'[44] . Разве он не само совершенство? Только посмотрите, какие у него ямочки на локотках. Мы воспитаем его хорошим консерватором — вы и я, мисс Корнелия.
— Воспитайте его хорошим человеком, — посоветовала мисс Корнелия. — Они редки и на вес золота. Хотя, заметьте, что я отнюдь не хотела бы видеть его либералом. Что же до выборов, то мы с вами можем только радоваться, что не живем по ту сторону гавани. В эти дни там ужасно сквернословят. Все Эллиоты, Крофорды и Мак-Алистеры вступили на тропу войны, зарядив ружья, как для медвежьей охоты. На нашей стороне гавани все тихо и мирно, поскольку здесь так мало мужчин. Капитан Джим — либерал, но мне кажется, он стыдится этого, так как никогда не говорит о политике. Нет никакого сомнения в том, что в результате этих всеобщих выборов консерваторы останутся у власти и получат значительное большинство голосов.
Мисс Корнелия ошиблась. На утро после выборов капитан Джим заглянул в маленький домик, чтобы сообщить только что поступившую новость. Так живуч микроб партийных пристрастий даже в душах мирных стариков, что щеки капитана Джима пылали, а глаза сверкали огнем давних дней.
— Мистрис Блайт, либералы выиграли — подавляющим большинством! После восемнадцати лет бездарного правления Тори наша измученная страна обретет наконец надежду.
— Я никогда не слышала таких пламенных речей из ваших уст, капитан Джим, и даже не подозревала, что в вас так много политического яда, — засмеялась Аня, не особенно взволнованная этими известиями. В то утро маленький Джем сказал: «Вау-га». Что были правители и державы, расцвет и упадок империй, поражение либералов или Тори в сравнении с этим чудесным событием?
— Да, это долго накапливалось, — улыбнулся в ответ капитан Джим. — Я считал себя довольно умеренным сторонником моей партии, но когда пришло известие, что мы у власти, я понял, до чего ярый я либерал.
— Как вам известно, мы с доктором консерваторы.
— Да. Это единственный недостаток, какой я вижу в вас двоих, мистрис Блайт. Корнелия тоже сторонница Тори. Я заглянул к ней по пути из деревни, чтобы сообщить новость.
— Вы не знали, что рискуете жизнью?
— Знал, но не мог противиться искушению.
— Как она приняла это известие?
— Сравнительно спокойно, мистрис Блайт, сравнительно спокойно. Говорит мне: «Что ж, Провидение посылает периоды унижения стране точно так же, как отдельным личностям. Вы, либералы, холодали и голодали много лет. Поспешите согреться и наесться, так как вам недолго быть у власти». — «Ну, полно, Корнелия, — говорю, — может быть, Провидение считает, что Канада нуждается в продолжительном периоде унижения». А, Сюзан! Вы слышали новость? Либералы пришли к власти.
Сюзан только что вошла из кухни, сопровождаемая запахом восхитительных кушаний, который, казалось, всегда распространяла вокруг себя.
— Вот как? Я что-то не замечала, чтобы тесто у меня поднималось лучше, когда либералы были у власти, чем когда не были. А если какая-нибудь партия, миссис докторша, дорогая, устроит нам хороший дождик еще до конца этой недели и тем спасет наш огород от гибели, это партия, за которую Сюзан готова голосовать. А пока не выйдете ли вы со мной на минутку в кухню. Я хочу знать ваше мнение о мясе, которое у нас сегодня к обеду. Боюсь, оно жесткое как подметка, и, на мой взгляд, нам следовало бы сменить не только наше правительство, но и нашего мясника.
Спустя неделю после выборов Аня отправилась под вечер на мыс — узнать, нельзя ли получить свежей рыбы у капитана Джима. Впервые ей пришлось расстаться — пусть ненадолго — с маленьким Джимом. Это была настоящая трагедия. Что, если он заплачет? Что, если Сюзан не будет знать, что именно нужно ему? Но Сюзан была спокойна и невозмутима.
— У меня столько же опыта в обращении с ним, сколько у вас, миссис докторша, дорогая, разве нет?
— Да, с ним, но не с другими младенцами. А я приглядывала за тремя парами близнецов, когда сама была еще совсем ребенком. Когда они плакали, я совершенно хладнокровно совала им в рот мятный леденец или ложку касторки. Довольно любопытно вспоминать теперь, как легко относилась я ко всем тем младенцам и их горестям.
— Ну, если маленький Джим заплачет, я просто шлепну грелку ему на животик, — решительно заявила Сюзан.
— Только не слишком горячую, — предостерегла встревоженная Аня. Ах, умно ли она поступает, что уходит?
— Не волнуйтесь, миссис докторша, дорогая. Сюзан не та женщина, что может обжечь младенца. Да он вовсе и не собирается плакать!
В конце концов Аня все же оторвалась от своего сокровища и с удовольствием прогулялась по полям, исчерченным длинными вечерними тенями. Капитана Джима в гостиной маяка не было, однако там сидел другой мужчина — красивый, среднего возраста, с волевым, чисто выбритым подбородком. Аня не знала его, и тем не менее, когда она села, он обратился к ней со всей непринужденностью старого знакомого. В том, что он говорил и как говорил, не было ничего неуместного, но Аню возмутила такая дерзкая самонадеянность совершенно незнакомого человека. Она отвечала ему ледяным тоном и говорила так мало, как только дозволяли приличия. Ничуть не обескураженный, ее собеседник продолжал говорить еще несколько минут, затем извинился и ушел. Аня могла бы поклясться, что в его глазах был насмешливый
