— Тарлсону это не понравится.

— Тем хуже для него. Он вообще слишком много беспокоится. Форгреберг никто не смог взять со времен империи.

Что касается вызволения Насмешника, то об этом было легко заявить, но трудно сделать. Браги совершил быстрый бросок на запад, однако баронесса закрыла городские ворота, как только до нее дошла весть о поражении супруга. На осаду Рагнарсон не решился, так как волстокинцы находились к востоку от Эбелера всего в нескольких дневных переходах. Поэтому он попытался вступить в переговоры.

Баронесса, тоже зная о волстокинцах, пыталась задержать Браги до подхода Водички.

— Сдается мне, что Жирной Заднице придется еще малость пострадать, — сказал Рагнарсон Драконоборцу. — Этой ночью мы отходим. Добычу удалось переправить через границу?

— Последний обоз ушел этим утром. Знаешь, если мы сейчас завяжем, то будем богачами.

— У нас есть контракт.

— Не думаешь ли предпринять что-нибудь этой ночью?

— Нет. Она будет нас ждать. Все могло бы получиться, если бы мы пошли на штурм с ходу.

— Что слышно о Водичке?

— Он двинулся на Армстид.

— Да, мне говорили. Не уверен в Марена Димура. Не знаю, насколько им можно доверять.

— Прихвати пару сотен лучников. Заставь Водичку хорошо заплатить за переправу. Но отходи немедленно, как только им удастся создать плацдарм на этом берегу. Я же двинусь на юг, истреблю нескольких баронов. Догоняй, как только освободишься.

— Хорошо. А ты не хочешь, чтобы я поиграл с ним в кошки-мышки?

— Нет. Ты можешь стать мышкой-неудачницей. Я не имею права терять две сотни луков.

Браги ускользнул ночью, оставив Драконоборца поддерживать лагерные костры. Он вернулся к Лиенке, а затем, свернув на юг, обрушился на провинции Фрезель и Дельхаген, где разрушил более сорока принадлежавших нордменам замков и крепостей. Он с триумфом дошел до Седлмейра — одного из наиболее крупных городов Кавелина, ставшего подобно Дамхорсту еще одним центром мятежа аристократии. Это был гористый район, где разводили коз, процветало овцеводство, производились сыр и шерсть. Покрытые вечными снегами вершины напомнили ему Тролледингию.

Браги осаждал Седлмейр целую неделю, но сердце у него к этому занятию не лежало, и он решил продолжить рейд. Когда он уже был готов отвести войска, в его лагерь глубокой ночью прокралась депутация торговцев-вессонов. Возглавлял ходоков некий Чам Мундуиллер — прямой в беседе, сухой пожилой господин, сильно напоминавший по стилю поведения министра.

— Мы явились, чтобы предложить вам Седлмейр, — сказал Мундуиллер. — Однако на определенных условиях.

— Естественно. Каких именно?

— Вы сводите к минимуму бои в городе и грабежи.

— Резонно. Однако гарантировать это довольно трудно. Не желаете ли вина? Самое лучшее из запасов барона Брейтбарта. (Барон крайне болезненно воспринял отказ баронессы внести за него выкуп.) Мастер Мундуиллер, ваше предложение меня заинтересовало. Но я не совсем понимаю ваши мотивы.

— Во-первых, ваш лагерь у стен города отвратительно сказывается на нашей торговле. И производстве. Подошло время стрижки, кроме того, мы не можем поместить сыры под пресс или перенести в пещеры для дозревания. Во-вторых, мы не испытываем любви к барону Картье и его братьям-стервятникам в Дельхагене. Их налоги пожирают наши доходы. Мы, сэр, вессоны. И это делает навьючными животными, на спинах которых уютно устроились нордмены. До нас донеслась весть, что вы своим мечом исправляете эту несправедливость.

— Вот в чем дело. Я так и полагал. И каким же вы видите будущее Седлмейра?

Ответ был весьма уклончив. «Верткие, как купцы», — слегка улыбаясь, подумал Рагнарсон. Вслух же он произнес:

— Может, будущее города вы связываете с полковником Фиамболосом? Или с Тучолом Кирьякосом? Вам будет довольно трудно убедить меня в том, что они невинные путешественники, случайно попавшие в осаду. Слишком невероятное совпадение для таких специалистов. Барон Картье, будучи нордменом, слишком высокомерен, чтобы прибегать к услугам наемников.

Присутствие в городе Кирьякоса и Фиамболоса — людей, много лет бывших умом и сердцем борьбы Хэлин-Деймиеля против Эль Мюрида, — явилось одной из причин, в силу которых Рагнарсон решил снять осаду.

— Откуда вы знаете?.. — открыв от изумления рот, произнес кто-то из торговцев.

— Хоть мои уши и заросли шерстью, но слух остается острым. О присутствии в городе наемников Рагнарсону поведал сэр Андвбур Кимберлин из Караджи — верный королеве нордмен, которого Браги только что освободил из плена.

Бывших пленных и новых рекрутов оказалось достаточно для того, чтобы не только полностью возместить потери Браги, но и сформировать целый батальон из аборигенов под командованием сержанта Альтенкирка, свободно владевшего языком Марена Димура. Сейчас Браги размышлял о том, не стоит ли разбить батальон на два отряда и поставить вессонов под команду Андвбура.

— Не исключаю, что вы думаете объявить Седлмейр вольным городом, после того как я вытащу для вас каштаны из огня, истребив нордменов.

Выражение их лиц показывало, что его догадка попала в точку. Он не смог удержаться от смешка.

Мундуиллер решил смело играть в открытую.

— Вы совершенно правы, — сказал он и, обращаясь к запротестовавшим было коллегам, добавил:

— Он так или иначе об этом узнает или, что гораздо хуже, будет действовать, исходя из своих подозрений. — Обернувшись к Рагнарсону, он продолжил:

— По одному золотому сольди каждому солдату, по пяти сержантам, двадцать офицерам и сотню лично вам.

— Интересно, — заметил Рагнарсон. — Целое состояние за одну ночь работы. Но пустяк по сравнению с тем, что мы уже захватили. Кроме того, у меня есть договор с королевой, и чем больше я узнаю эту женщину, тем более склонен следовать всем пунктам этого договора. Если бы эта леди не столкнулась со столь вопиющей беспринципностью, она могла бы стать одним из лучших правителей за всю историю Кавелина.

Последняя фраза была цитатой из сэра Андвбура — юного идеалиста, ставившего превыше всего процветание страны и считавшего, что аристократы должны быть хранителями добрых традиций и опекунами слабых, а не жестокими эксплуататорами по праву рождения.

Однако даже враги королевы не могли сказать о ней ни одного плохого слова. В мятеже нордменов не было ничего личного. В его основе лежала лишь жажда власти.

Рагнарсон восхищался этой женщиной в основном потому, что она не пыталась вмешиваться в его действия. В свое время и в других местах на него обычно обрушивалась лавина разнообразнейших указаний.

Другое дело Тарлсон. От него не прекращался поток посланий.

— Что же мы вам можем предложить? — спросил наконец глава делегации.

— Верность ее величеству.

Они долго топтались, уставясь в пол.

— А что, если Седлмейр и Дельхаген особым указом будут объявлены государственным владением под управлением Совета нордменов, ответственным непосредственно перед Короной? — поинтересовался Мундуиллер.

Большинство ходоков желали вовсе не этого, но их вождь прекрасно понимал, что ничего более существенного получить не удастся.

— Вы можете говорить от имени королевы? — спросил он.

— Нет. Только с ней. Но в том случае, если Седлмейр поклянется ей в верности, поддержит трон и будет честно противостоять мятежникам, я обязуюсь отстаивать перед Короной ваше дело. Полагаю, что ее величество, будучи родом с Аззуры Прибрежной, сможет проявить гибкость. Она не может не знать о Лиге