махнет рукою и пойдет на улицу продавать самое себя, свою красоту, свою молодость. Сердце его сжалось... 'Дам-ка я ей без залога денег', - мелькнуло в его голове. Он уже запустил было руку в свой боковой карман, как вдруг брови его судорожно сжались и энергическое лицо передернулось нервным движением. 'А моя цель, а мщение? - встал перед ним роковой вопрос. - К черту сострадание! Этак ведь допусти себя с первого разу, так потом и пойдет... Всех нищих ведь не наделишь копейкой!'

- Больше двадцати пяти рублей никак не могу, сударыня, - сухо поклонился он.

- Она не пропадет у вас? - решительно спросила женщина.

- Это будет зависеть от вас, - ответил он с прежнею сухостью.

Та стояла в решительном раздумье.

- Ну, нечего делать!.. давайте двадцать пять.

Морденко вынул из ящика две записные книги. В одну внес он число, месяц, год и сделал пометку: '№ 1', причем рука его нервно дрогнула. 'Первый нумер! сколько-то их будет потом?.. Благослови, господи, начало!' - подумал он в эту минуту. Затем обозначил название вещи и сумму - 25 р.с.

- Пишите расписку, сударыня, - предложил, он подав другую книгу и обмакнув в чернила перо.

- Что же нужно писать? - спросила женщина.

- Я вам сейчас продиктую... Пишите: 'Такого-то года, такого-то числа и месяца я, нижеподписавшаяся, заложила господину Морденке собственно мне принадлежащую золотую цепочку, с золотым крестом, за двадцать семь рублей пятьдесят копеек'. Пишите прописью, сударыня, словами, а не цифрами.

- Как за двадцать семь? Ведь я... за двадцать пять?.. - в замешательстве спросила женщина.

- А законные проценты, как вы полагаете? - улыбнулся он. - Мне-то ведь жить чем-нибудь надобно?.. Без профиту нельзя-с.

Женщина поникла головой и опять опустила перо на бумагу.

- 'За двадцать семь рублей пятьдесят копеек', - продолжал ростовщик своим казенным тоном. - Написали-с?

- Готово.

- Извольте продолжать, сударыня: 'сроком на один месяц, по прошествии коего, буде не внесу в уплату вышеозначенной суммы, то лишаюсь всякого права на обратное получение оной вещи...'

- Но... как же это так?.. Помилуйте! - изумленно вскинула она на него голову.

- '...то лишаюсь всякого права на обратное получение оной вещи', докторально-методическим и сухим тоном повторил Морденко.

Женщина вздохнула и написала требуемое.

- Далее-с... 'и обязуюсь нигде не искать судом на такие действия господина Морденки, признавая их, с своей стороны, совершенно правильными'. Теперь выставьте, сударыня, внизу, в сторонке-с, год, число и час. Который час у нас теперь? - добавил он, взглянув на карманные часы. - Без семнадцати минут одиннадцать. Итак, напишите-с: 'десять часов и сорок три минуты пополуночи'.

- Это для чего же? - спросила женщина.

- Для того-с, что как ежели через месяц явитесь в означенный срок с уплатой, то и вещицу свою получите, - объяснил ростовщик и подал своей клиентке несколько ассигнаций и несколько мелочи, присовокупив: Перечтите-с!

- Вы ошиблись, - сказала та, пересчитав врученную ей сумму.

- Никак нет-с, сударыня, я не могу ошибиться, - улыбнулся он, с несокрушимым сознанием полной своей непогрешимости.

- Но тут только двадцать два с полтиной?!

- Так точно-с: двадцать два с полтиной. Проценты за месяц вычтены вперед.

- Но ведь в расписке уже написаны проценты?

- То само собою, а это для верности, на тот конец, ежели вы не выкупите вещь - так за что же пропадать моему законному? Согласитесь сами!..

Женщина горько улыбнулась, Морденко ответил тоже улыбкой, только самого ростовщически-любезного свойства.

- Теперь не угодно ли вам подписать свое имя, фамилию и звание, предложил он.

Женщина, очевидно, пришла в большое затруднение. Она колебалась. Морденко опять подал ей обмокнутое перо.

- Зачем же это? - нерешительно спросила она.

- Помилуйте-с, как же это 'зачем'? Ведь это документ... без того силы не имеет.

Женщина взяла перо, и Морденко стал следить за ее рукою. 'Княжна Анна Чечевинская', - прочел он и отшатнулся. Теперь уже он вспомнил, почему ее лицо показалось ему знакомым, и на губах его мелькнула злорадная улыбка. Морденко видел ее раза два у Шадурских и знал от Татьяны Львовны об отношениях Анны к своему патрону. 'А!.. барская кровь!.. - подумал он с нервическою дрожью. - Это неспроста... Сам бог помогает моей цели... Начало доброе!' И он в волнении стал ходить по комнате, не заметив даже, как княжна молча ему поклонилась и вышла за двери. Морденко был мнителен и суеверен. В этой случайности он видел доброе предзнаменование, нечто таинственное, мистическое, и с этой минуты уже твердо дал себе клятву - до конца преследовать свои цели. Прошел месяц, княжна не явилась за выкупом, и цепочка навсегда осталась у Морденки, который хранил ее как первый памятник своей индустрии, как начало задуманной мести. Да, ему трудно было только начало, трудно было задавить только первый человеческий порыв своего сердца, а потом уж стало все легче и легче, так что через год, когда много уже довелось ему видеть в своей квартире и скорби, и нужды, и горя, и слез человеческих, сердце его было уже сухо и глухо, и сам он весь зачерствел, превратясь в какую-то ходячую железную машину, в автомата, выдающего деньги и принимающего заклады. Теперь уже ни один стон человеческий не в состоянии был дойти до его сердца, ни одна горькая слеза не могла прожечь черствую кору, под которой гнездилась только одна мысль, одно лихорадочное желание отомстить его сиятельству князю Шадурскому.

Привычка - дело великое! Но паче всего и легче всего можно привыкнуть к человеческому горю и страданию. В подобной школе человек скорее всего становится закоренелым циником. Так привык и Морденко к сценам, почти каждодневно повторявшимся у него в квартире.

Сына своего тотчас же по взятии от акушерки поместил он к майору Спице. Отсюда его знакомство с Петром Кузьмичом, который, имея свою специальную отрасль промышленности, дававшую ему кое-какой доходец, не приходил с Морденкой в столкновение по части ссуд и закладов, а потому оба сии мужа и состояли в благоприятельских отношениях. Они иногда навещали друг друга, но Морденко чаще захаживал к майору под предлогом взглянуть на сына, а в сущности затем, чтобы даром напиться чужого чаю. К сыну он был совсем равнодушен, даже втайне находил, что лучше бы было, если б мальчик поскорее протянул ноги; тогда, по крайней мере, за воспитание не платить бы, и сумму, данную на этот конец княгиней, отчислить навеки к своему капиталу. Но мальчик жил, и - волей-неволей - приходилось его одевать, обувать и платить за ученье. В отношении этого ребенка в сердце отца существовала какая-то странная двойственность: иногда пробивалась в нем теплота родительского чувства, голос крови, иногда же беспричинно переносил он на него свою ненависть к 'барыне-матери', которая все-таки родила этого ребенка на свет, все-таки он сын ей приходился. Из этого источника и истекала его постоянная холодность.

Время шло - дни за днями, годы за годами - капитал ростовщика накоплялся и принес уже плоды сторицею против своей первоначальной стоимости, а вместе с тем накоплялась и ненависть. Это уже было единственное живое существо, наполнившее собою, если можно так выразиться, весь организм старика. Вне этого чувства и вне задуманного плана для него ничего не существовало. Капитал его возрос уже до двухсот тысяч, а он, еженедельно сводя свои счеты, все еще бормотал своими старческими губами: 'Мало... мало... мало...' и все еще считал недостаточным для осуществления своей цели...

Это постоянное преследование одной и той же мысли перешло у него наконец в род помешательства. Он никому никогда не высказывался в ней - и тем-то, стало быть, сильнее и глубже развивалась его idee fixe. Под влиянием ее он состарился преждевременно, погнулся, высох как мумия, пожелтел как пергамент. По временам на него находил страх смерти, и он мучился, терзался и до исступления молился богу, чтобы не послал ему смерти преждевременной, ранее окончания задуманной цели. Страшно бы было взглянуть тогда на эти сверкающие глаза и шевелящиеся губы посреди почти мертвенно неподвижного лица полоумного старичишки. Думая, что денег все еще мало и мало, он стал отказывать себе во всем, даже в необходимом - в пище, в одежде, в тепле, и под конец сделался отчаянным скрягой, даже начал ходить по вечерам за