объеме работы. Та затрата времени и сил, которая потребовалась, превзошла все его ожидания. Осенью 1852 года он писал: «Каждый день я сижу над ним (словарем) по крайней мере по двенадцать часов, а это о чем-нибудь говорит, если собираешься отметить 68-летие. Для издателя крайне важно убедить публику в том, что дело задумано серьезно и ни в коем случае не останется незаконченным».
В 1852 году к работе над «Словарем» подключился Вильгельм — взял на себя слова, начинающиеся на букву D. Якоб же трудился, по его собственному выражению, «один как перст» над первым томом. В этом томе, как он сообщил, «не будет ни единой буквы, которая не была бы не написана моей собственной рукой». При этом он вел обширную переписку с помощниками по всем возникающим вопросам. И постоянные колебания между страхом, что работа превысит его силы и возможности, и надеждой, что будет создано что-то поистине великое. «Если произведение, — писал Якоб, — завершится так, как оно было начато, то вряд ли какой-либо современный язык сможет продемонстрировать такое огромное полчище слов и, примеров».
Братья вновь обратились к общественности и помощникам с просьбой присылать материал. И опять почти с отчаянием они говорили, что «здесь бездна работы».
Гервинус в 1852 году пишет Дальману: «Гриммы все в работе. Они погребены под этим словарем».
«Если бы здоровье было покрепче, — жалуется Якоб в 1853 году. — Последнее время мой пульс становится неровным или пропадает совсем. Из-за этого у меня бессонные ночи». И все-таки он не изменяет своему привычному распорядку.
В октябре 1853 года Якоб получил от издателя Хирцеля сотый лист. Оставалось написать предисловие и составить список первоисточников.
А годы берут свое. «Уланд, конечно, прав, — пишет Якоб, — когда сравнивает меня с заключенным. Он мог бы назвать меня еще и больным, ведь уже год, как у меня все сильнее ощущается старая боль в сердце».
Наконец в 1854 году после шестнадцати лет труда по собиранию материала и подготовке книги был отпечатан и выпущен первый том «Словаря». Это был первый законченный результат! Одно лишь предисловие и библиография заняли почти сто страниц. Сам текст, включавший все слова на букву А, а также на букву В до слова «Biermolke», насчитывал 1824 колонки.
В предисловии Якоб говорил о необходимости создания «Словаря» именно в это время, когда весь немецкий народ страдает от раздробленности и разобщенности: «Начало работы над таким произведением, если ему суждено иметь успех, должна осветить своим животворным светом небесная звезда. Я заметил это по близости двух признаков, которые обычно находятся на расстоянии друг от друга, а тут сблизились по одной и той же внутренней причине — подъему немецкой филологии и восприимчивости народа к своему родному языку; и то и другое движимо обостренной любовью к отечеству и неуемным стремлением к прочному объединению. Что у нас еще общего, кроме нашего языка и литературы? »
Якоб полностью сознавал, что при существовании на немецкой земле множества государств его труд может стать символом единства. «Враг всякого тщеславия и хвастовства, — заявил он, — я смею утверждать, что если удастся завершить начатый тяжелый труд, то тем самым поднимется слава нашего языка и нашего народа, что составляет единое целое».
Как заклинание прозвучали его слова: «Дорогие немецкие соотечественники, в каком бы государстве вы ни жили, к какой бы вере вы ни принадлежали, входите в открытый для всех вас храм вашего родного древнего языка, изучайте и берегите его как святыню, держитесь за него, в нем сила народная и жизнь в веках».
Якоб сказал, что ему самому этот труд подарил более глубокие знания: «Всегда, насколько позволяли отпущенные мне способности, я стремился к познанию немецкого языка, стремился смотреть на него с разных сторон; и мой взгляд светлел тем больше, чем дольше я смотрел, и до сих пор остается ясным».
И откровенно делился с читателями своими сомнениями, которые часто его охватывали, когда он сталкивался с почти необозримым «полчищем слов»: «Уже будучи пожилым, я чувствую, как рвутся пока еще находящиеся у меня нити других начатых или переведенных мной книг. Ведь если целый день с неба падают мелкие густые хлопья, то вскоре вся местность покрывается бескрайним снежным покровом; так и меня заносит массой слов, наступающих на меня из всех углов и щелей. Иногда мне хочется подняться и стряхнуть с себя все, но потом я все-таки беру себя в руки. И ведь было бы действительно глупо отдавать себя во власть мелких соблазнов и пренебречь большим урожаем».
Ощущение, что жить и трудиться осталось недолго, вносило в настроение Якоба трагические нотки: еще так много надо сделать, столько задумано, столько собрано материалов для новых литературных произведений, которые могли бы еще раз стать свидетельством того, как он прекрасно знал историю развития немецкого языка. Его страстным желанием было отдать свои знания и опыт потомкам. И в этом состоянии разлада и смятения почти семидесятилетний ученый все же остался верен работе, которую он начал несколько лет назад. Да, он продолжал работать над «Словарем». Правда, речь уже не шла о завершении работы собственными силами. Но Якоб с полным правом мог заявить: главное сделано — путь проложен.
Якоб надеялся, что «Словарь немецкого языка» будет когда-нибудь закончен и что «он не исчезнет, а сохранится в памяти потомков». При этом братья Гримм свой ежедневный труд не считали узкофилологической задачей. Наоборот, они полагали, что язык и история немецкого народа при тогдашней нерешенной его судьбе могли бы лучше всего «проявить стою неисчерпаемую успокаивающую силу».
Томас Манн через сто лет назовет «Словарь» «героическим делом», «филологическим монументом». «Этот словарь для меня не просто справочник, а любимое чтение, которому я могу целиком отдаваться целыми часами», — признается он.
После выхода первого тома «Словаря» тиражом четыре тысячи экземпляров — для того времени большим — Якоб почти сразу же берется за подготовку второго.
Наступил 1855 год. И Якоб записал: «С Нового года я шагнул в седьмой десяток, ощущаю спад физических сил, поэтому не очень ясно, хватит ли меня на то, чтобы завершить этот слишком поздно начатый труд. Хотя слабость тела и мучительна, когда ум еще работает, все же умственный упадок при сохранении физических сил был бы еще огорчительнее».
Но приступы слабости проходили, и Якоб старался забыть о своих тревогах. «Я в состоянии работать, как в молодости», — говорил он тогда.
Много хлопот доставлял ему брат Вильгельм, которого он называл «вечным меланхоликом». Непросто было вывести его из этого состояния, но Якоб все же старался ободрить и развеять его грусть. А потому и в объяснении слова «меланхолик» Якоб встретился с некоторыми трудностями. Как неверно было бы рассматривать красивые истории, созданные воображением, с прекрасным и счастливым концом, так же неверно было бы считать создателей этих историй — братьев Гримм беззаботными и постоянно улыбающимися сказочниками, собирающими вокруг себя толпы детишек. Конечно, их жизнь в известном смысле была размеренной, упорядоченной и внешне спокойной, но внутри у них пылал неуемный огонь, пожирающий все гениальные натуры.
На склоне своих лет братья справились и с этим. Якоб, закончив группу слов на букву В, приступил к сравнительно небольшой группе слов на С, а затем на Е. Вильгельм вэто же время был занят значительным по объему материалом по букве D. Братья работали согласованно, по единому принципу и методу, но каждый нес ответственность за свой материал.
Издатель Хирцель торопил — он хотел как можно быстрее выпустить второй том. Друзья подбадривали братьев Гримм. Дальман писал им: «Я не могу и не хочу оставлять надежду на то, что этот благородный памятник именам братьев Гримм будет завершен теми же руками, которые заложили его основание».
Как бы отвечая Дальману, Якоб в 1858 году еще раз высказал свои соображения, почему издание «Словаря» не могло быть быстрым и заранее уже было предопределено медленное его продвижение. Подготовленная к печати рукопись, насчитывающая 4516 страниц размером в четверть листа, вместила материал только на первые три буквы алфавита. Вильгельм заканчивал работу над буквой D. «Здесь все, — говорил Якоб, — каждая буква должна быть написана собственноручно, посторонняя помощь недопустима». Он подсчитал: требовалось написать еще около 25 тысяч рукописных страниц. «Перспектива поистине устрашающая», — заметил Якоб, которому исполнилось уже семьдесят три года.
