литературы, которой приходилось часто пользоваться. На письменных столах братья держали различные камни, чтобы прижимать бумаги. Якоб пользовался камнем из затвердевших ракушек, Вильгельм особенно любил горный хрусталь. Перья и чернила всегда были готовы для работы. В кабинете Якоба стояла статуэтка Гёте работы скульптора Рауха. У Вильгельма в кабинете — бюст Гёте. На подоконниках — цветы. Якобу больше нравились желтофиоль и гелиотроп, а Вильгельму — примула с ее нежным ароматом. С прогулок братья приносили цветы, листы и закладывали их между страницами книг — на память. Они очень неохотно давали свои книги другим, так как делали в них пометки, вкладывали листочки с записями, а потому было важно, чтобы книги всегда находились под рукой.

Это был их маленький и великий мир со взглядом в столетия, отраженный в книгах. Здесь им хотелось провести свои последние годы. Они желали только одного — отказаться от преподавательской деятельности в университете и постепенно устраниться от сутолоки общества, чтобы завершить труд всей своей жизни. Но такие вопросы в один день не решаются.

XIX век приближался к своей середине. Все сильнее становилось стремление к «единству и свободе», все с большей силой звучали требования обеспечить основные права. На политических встречах, на конгрессах — повсюду обсуждались общегерманские проблемы, и уже никак нельзя было снять их с повестки дня. Судебные чиновники требовали введения общих для всей Германии законов, ученые- германисты указывали на единство всей немецкой культуры.

Германистика как наука обрела жизнь и утвердилась в решающей степени благодаря братьям Гримм. Со времени выхода в свет их первых произведений прошло немало лет — появилось и выросло целое поколение. Работы братьев Гримм нашли поддержку таких крупных писателей-романтиков, как Арним, Тик, Брентано. К ним присоединились со своими учениками и другие писатели и ученые: Уланд, Геррес, Лахман, Бенеке, Шмеллер и Гервинус. Новой наукой заинтересовалась не только общественность — в университетах были созданы кафедры, разработаны программы.

Благодаря историко-критическим изданиям и языковедческим исследованиям отдельных проблем была создана прочная база для дальнейшей работы.

На повестке дня стоял съезд германистов. Первое собрание германистов состоялось в сентябре 1846 года во Франкфурте, в исторической Старой Ратуше. Приглашение, кроме братьев Гримм, подписали Дальман, Гервинус, Уланд, Лахман, Арндт, Ранке и Безелер.

В торжественном кайзеровском зале собрались выдающиеся ученые, языковеды, историки и юристы — всего около двухсот человек.

Людвиг Уланд, на два года моложе Якоба Гримма, считавшийся ведущим германистом благодаря часто издававшимся «Стихотворениям» (первое издание вышло в 1815 году), а также таким работам, как «Вальтер фон дер Фогельвейде» (1822 г.), «История старогерманской поэзии» (1830—1831 гг.) и другим, открыл собрание следующими словами: «Мне кажется, что выборы первого председателя собрания могут пройти без всякой задержки; мне было высказано пожелание, к которому я с особой радостью присоединяюсь, чтобы председателем был избран человек, в руках которого на протяжении стольких лет сходятся все нити немецкой исторической науки и от рук которого протянулось большинство этих нитей, и в частности золотая нить поэзии. Мне было высказано пожелание, чтобы этот человек был избран путем нашего общего одобрения; вряд ли мне нужно называть фамилию этого человека — Якоб Гримм».

Предложение было встречено громкими аплодисментами. Якоб был избран председателем первого собрания германистов и таким образом стал в глазах общественности как бы отцом этой науки.

Со словами благодарности принял на себя он ведение собрания, говорил о «взаимосвязях и взаимопроникновений трех наук, представленных на собрании», подразумевая под этим исследования в области языка, истории и права.

Верный себе, вначале он воздал должное языку: «Острое чувство языка с давних пор помогало людям осознать себя людьми и способствовало развитию их индивидуальности. Для всех благородных народов язык всегда был поэтому самой большой гордостью и богатством. В какое огромное и крепкое дерево превратился наш язык, рост и развитие которого мы можем проследить в истории на протяжении почти двух тысячелетий!»

Он нашел теплые слова и в адрес исторических наук: «Еще не было такого периода времени, когда исторические источники и памятники с объяснением их происхождения издавались бы с таким рвением и успехом; от света, который излучают эти источники, зажглась и новая наука — историография, которая оправдывает самые смелые надежды. Во всех уголках нашего отечества проснулась тяга к истории».

Проблемы правоведения для ученого были, по-видимому, более сложными. Он говорил о значении римского права и о ранних немецких правовых формах, высказался за введение нового законодательства: «Из положений старого и нового права может быть заново создано крепкое отечественное право».

Этими тезисами Якоб определил темы выступлений и докладов. Выводя собрание за рамки узкоспециальных вопросов и напоминая о судьбе всей Германии, он закончил свое выступление следующими словами: «Есть что-то символическое в том, что мы собрались в городе, который испокон веков считался сердцем немецкой истории. Здесь, во Франкфурте, происходили многие исторические для Германии события. Более тысячи лет назад Карл Великий прохаживался по его улицам, по которым мы ходим сегодня; как часто к месту, где мы собрались, люди обращали робкие надежды в ожидании решения судьбы Германии!»

На этом же заседании Якоб прочитал доклад «О ценности и значении неточных наук», в котором он отграничил точные науки: математику, химию, физику — от гуманитарных, которые не могут представить результаты своей деятельности в виде четких и общепринятых формул.

Доклад о состоянии работы над «Словарем» сделал Вильгельм. Он изложил принципы, положенные в основу работы, и подчеркнул, что они стремятся к наиболее полному охвату источников и хотят собрать в этом живом архиве весь словарный запас немецкого литературного языка. Он повторил, что работа начинается с языка Лютера и заканчивается языком Гёте, и высказал при этом мнение, что именно эти два творца языка, которые будут стоять в начале и в конце этой работы, сделали немецкий язык «огненным и приятным». Вильгельм признался, что работа находится на том этапе, когда материал только собирается. Но с надеждой добавил, что размещение и переработка собранного материала, а следовательно, и подготовка к печати может начаться в обозримом будущем.

Цель создания «Словаря» он сформулировал в следующих словах: «Мы не хотим засыпать источник языка, из которого он постоянно пополняется и освежается, мы не намерены создавать нечто вроде свода законов. Мы хотим представить язык таким, каким он сам стал в результате своего развития на протяжении трех веков, но образцы его мы берем только из таких произведений, в которых он . раскрывается как живой язык. Наш труд будет содержать сведения по естественной истории отдельных слов».

Развивая дальше свою мысль, Вильгельм ссылался на Гёте, в духе которого, как он считал, должен быть «Словарь»: «Гёте и в языке появился как новая звезда. Посох, которым он ударил по скале, выбил из нее свежий источник, который разлился по иссушенным лугам — они вновь зазеленели, и вновь появились весенние цветы поэзии. Невозможно определить, сколько он сделал для поднятия и очищения языка, причем не в кропотливых и трудных поисках, а следуя прямому влечению; дух немецкого народа, лучше и чище всего сохраняющийся в языке, вновь обрел у него подлинную и полную свободу».

Говоря об истинной цели их труда, которая не сводилась только к тому, чтобы сохранить и законсервировать, высказал заветное желание братьев Гримм создать нечто новое: «Пусть словарь помогает не только научным исследованиям, пусть он освежает в языке чувство жизни».

Закрывая первый съезд германистов, Якоб пожелал, чтобы в будущем научные исследования проводились «с таким же достоинством и спокойствием» и «чтобы в этом процессе не исчезло то живое, душевное волнение, которое мы ощутили».

«Душевное волнение» возникло не только в связи с обсуждением специальных вопросов и утверждением новой области исследовательских устремлений человека. В кайзеровском зале Старой Ратуши вновь, с еще большей силой прозвучала не разрешенная пока еще германская проблема объединения всех немецких земель.