В спальню вошла Барбара. В руках она держала зажженную свечу. За окном в ночном воздухе выли пожарные сирены: пожарные делали все, чтобы потушить огонь, вызванный налетом ящеров.

— Что случилось? — спросила Барбара. Она бросила блузку и нижнее белье в плетеную корзину для грязного белья и закрыла крышку.

— Завтра большое собрание, — ответил Йенс и пересказал жене разговор с Ферми.

— Приятного мало, — сказала Барбара.

Она не знала, чем в действительности занимается ее муж, работая под трибунами Стэгфилда. Когда они встретились в Беркли, Барбара изучала средневековую английскую литературу. Но о значимости атомного проекта она имела представление.

Барбара поставила свечу в серебряный подсвечник на туалетном столике. Подсвечник был свадебным подарком Ларсена; он никогда не думал, что эта вещь им действительно понадобится. Обеими руками Барбара стянула с себя юбку и тоже отправила в корзину. Бросив взгляд на мужа, она заметила:

— А ты так и не натянул брюки.

— Натягивал. Должно быть, опять сползли.

— Так мне переодеться в халат или нет?

Йенс задумался. Конечно, собрание начнется рано, но если он вольет в себя достаточно кофе, то как-нибудь проснется. Обнаженная Барбара при свете свечи заставила его позабыть о завтра.

— Нет, — сказал он. — Иди ко мне.

— Прекрасно. Но на этот раз и ты сними рубашку.

Когда на следующее утро Ларсен направился в Чикагский университет, транспорт не работал: ни автобусы, ни городская железная дорога. Лишь редкие из-за дефицита бензина машины осторожно пробирались по улице.

Йенс прошел мимо уполномоченного противовоздушной обороны. Тот кивнул. На плече у него болталась винтовка, на голове красовалась металлическая каска британского образца, а на рукаве — повязка с надписью: «Гражданская оборона». Эти уполномоченные повырастали, как грибы после дождя, когда Пёрл-Харбор на несколько недель вызвал панику. Но их служба оказалась ненужной, и они столь же быстро исчезли. Однако сейчас в них появилась настоящая потребность. Этот человек выглядел так, словно месяц не спал. Лицо его покрывала сероватая щетина, из угла рта свешивалась погасшая сигарета.

Час быстрой ходьбы — и Йенс добрался до университетского городка. Хотя он и считал Ходьбу полезной, но начинал серьезно подумывать о покупке велосипеда. «И чем раньше, тем лучше, — решил он. — Лучше приобрести велосипед прежде, чем аналогичная идея придет в голову многим и цены будут взвинчены до предела». Йенс не мог себе позволить тратить ежедневно по два часа на путь до работы и обратно.

Здание Экхарт-Холла стояло в юго-восточном углу университетского городка. Оно было довольно новым: его построили в 1930 году, однако кондиционеров в нем не было. Окна в аудитории распахнуты, чтобы теплый ветерок с улицы разогнал воздух, застоявшийся в помещении. Учитывая ранний час, кто-то поставил на столик под окнами большой кофейник и поднос со сладкими булочками.

Ларсен прямиком направился к столику, налил себе в бумажный стаканчик черного горячего кофе и жадными глотками выпил. Потом схватил булочку и налил второй стакан.

Пока он шел с кофе и булочкой, выбирая, где сесть, то думал, сколько еще будут еще существовать в Чикаго подобные веши. Кофе был импортным и что-то, положенное в булочку, тоже, например корица. Сколько еще сможет продержаться торговля, когда базы ящеров распространяются по Соединенным Штатам, словно злокачественная опухоль?

Ларсен кивнул Энрико Ферми. Итальянский физик вытирал рот бумажной салфеткой. «Целлюлозу, из которой делают такие салфетки, тоже импортируют», — подумал Йенс.

— Будем наслаждаться жизнью, пока это возможно, — сказал Ларсен и объяснил, почему произнес эту фразу.

Ферми кивнул. Благодаря лысеющей голове и овальному лицу он и в самом деле смахивал на «яйцеголового». Он выглядел намного старше, чем на сорок один год. Улыбка Ферми была мягкой и немного грустной.

— Интересно, как близки были бы к управляемой реакции немцы, если бы у Гитлера хватило ума оставить в покое кое-кого из одареннейших людей страны и позволить им работать на него, — сказал Ларсен.

— Я никогда особо не интересовался политикой, но мне всегда казалось, что фашизм и разум — вещи несовместимые, — ответил Ферми. Он повысил голос, обращаясь к подошедшему человеку: — А ты, Лео, как думаешь?

Лео Сцилард был невысоким и коренастым. Костюм с накладными плечами лишь подчеркивал особенности его фигуры.

— О чем вы спрашиваете, Энрико? — поинтересовался он.

Когда Ферми повторил свою фразу, Сцилард, прежде чем ответить, почесал широкое, полное лицо.

— Я считаю, что авторитаризм в любой форме приносит науке зло, поскольку его постулаты нерациональны. Да, нацисты зажимают науку, но всякий, кто думает, что американское правительство, а значит, и его проекты вроде нашей так называемой «металлургической лаборатории» свободны от подобного первозданного идиотизма, сам не слишком умен.

Ларсен горячо закивал в знак одобрения. Если бы Вашингтон действительно верил в то, чем занимается «Метлаб», на исследования выделяли бы в три раза больше денег и оказывали бы им поддержку с того самого дня, когда Эйнштейн впервые доказал возможность искусственного высвобождения атомной энергии.

Вдобавок кивки помогли Ларсену сохранить серьезное лицо. Сцилард был блестящим, культурным человеком и вел себя соответствующим образом. Однако акцент венгерского учёного все время напоминал Йенсу говор Белы Лугоши в фильме «Дракула». Ларсен не раз гадал про себя, видел ли Сцилард этот фильм, но спросить не хватало духу.

Поодиночке и вдвоем подходили новые участники собрания. Каждые несколько минут Сцилард озабоченно поглядывал на часы: он считал, что бомбежки пришельцев из другого мира не есть достаточно уважительная причина для пропуска важного собрания. Наконец, где-то около половины восьмого, Сцилард решил, что ждать больше не стоит. Он Громко сказал:

— Вопрос сегодня стоит так: что является правильной линией поведения для нас, когда наступление ящеров угрожает Чикаго? Следует ли свернуть все исследования и искать новое и более безопасное место, принимая во внимание потерю времени, сил и, по-видимому, также материальных средств, которые повлечет за собой переезд? Или же следует попробовать убедить правительство защищать наш город, зная при этом, что армия может потерпеть поражение. Кто хочет высказаться?

Поднялся Джералд Себринг.

— Все, что мы здесь делаем, вскоре может дать плодотворные результаты. Разве же так, коллеги? Если нам придется сейчас сворачиваться, мы потеряем год, может, больше. Не думаю, что мы можем согласиться на это.

Несколько человек кивнули. Ларсен поднял руку. Лео Сцилард заметил и ткнул в его направлении указательным пальцем. Йенс сказал:

— Мне кажется, что здесь не должно быть предложений в духе «или-или». Мы можем продолжать интенсивно работать здесь и одновременно готовиться покинуть город.

Йенс обнаружил, что его язык не завернулся сказать:

«Если ящеры возьмут Чикаго».

— Это разумное и практичное предложение, — согласился Сцилард. — Например, химическое извлечение плутония, хотя и требует точнейших весов, может производиться в любом месте. Не последнюю роль в атом играет тот факт, что у нас пока еще слишком мало сырья. Однако другие направления исследований, а в частности — реактор, который вы сооружаете…

— Уничтожение реактора будет самой большой утратой, — продолжил за него Ферми. — Особенно если впоследствии окажется, что в этом не было необходимости. Нам крайне необходимо превзойти