— Вы знаете, что теперь ваше здоровье в порядке? — продолжал Золрааг.

— Да, — повторил Мойше. Неожиданно губернатор напомнил ему раввина, доказывающего справедливость своего толкования какого-то отрывка из Талмуда: это было так, то было сяк, и следовательно… Русси не нравилось ожидавшее его «следовательно». Он сказал: — Я не стану выступать по радио и благодарить Расу за уничтожение Вашингтона.

Бесповоротные слова, те самые, которых он так долго старался избегать, наконец-то были произнесены. Несмотря на душный кабинет, Мойше казалось, что внутри у него разрастается ледяная глыба. Сейчас он находился во власти ящеров, как до этого вместе с остальными варшавскими евреями находился во власти немцев. Один короткий жест губернатора — и Ривка станет вдовой.

Золрааг не сделал никакого жеста. Во всяком случае пока не сделал.

— Я не понимаю вашей причины, герр Русси. Вы же не возражали совершенно против аналогичной бомбардировки Берлина. Чем одно отличается от другого?

Это было очевидно, но только не для ящеров. Если смотреть беспристрастно, трудно провести различие. Сколько было среди немцев, заживо сгоревших в Берлине, женщин, детей, стариков, наконец, тех, кто ненавидел все, на чем держался нацистский режим? Несомненно, многие тысячи. Их незаслуженные смерти были столь же ужасны, как страдания жителей Вашингтона.

Однако сам нацистский режим был таким чудовищным, что никто, и прежде всего — сам Мойше Русси, не мог оставаться беспристрастным.

— Вам известно, что делали немцы. Они хотели поработить или уничтожить всех своих соседей.

«Почти как вы, — подумал Русси. — Сказать бы вслух… Нет, это уж будет слишком».

— Но Соединенные Штаты всегда являлись страной, где люди могли быть более свободными, чем где-либо еще.

— Что такое свобода? — спросил Золрааг. — Почему вы так ее цените?

Ответить на вопрос было столь же сложно, как объяснить глухому, что такое музыка. Тем не менее нужно попытаться.

— Когда мы свободны, то можем думать, как нам нравится, верить, как нам нравится, и делать, что нам нравится, пока наши действия не приносят вреда никому из наших соседей.

— Всем этим вы бы пользовались под благотворным правлением Расы.

Нет, музыки Золрааг не услышал.

— Но нам не давали и не дают самим выбрать переход под правление Расы, благотворное оно или нет, — сказал Русси. — Другой стороной свободы является возможность выбирать собственных вождей, собственных правителей, вместо того чтобы принимать тех, кого нам навязывают.

— Если вы получаете другую свободу, зачем волноваться из-за этой? — искренне недоумевал Золрааг.

Хотя они с Мойше оба пользовались странной смесью немецких и «ящерных» слов, говорили они на разных языках.

— Если мы не можем выбирать себе правителей, все остальные свободы являются шаткими, и не потому, что они — не наши свободы, — ответил Русси. — Мы — евреи, и нам хорошо известно, что такое свобода, отобранная по капризу правителя.

— Вы до сих пор не ответили на самый первый мой вопрос, — не унимался губернатор. — Как вы можете оправдывать нашу бомбардировку Берлина и в то же время осуждать уничтожение Вашингтона?

— Ваше превосходительство, из всех стран нашего мира Германия имела меньше всего какой бы то ни было свободы. В тот момент, когда вы появились, немцы всеми силами старались отобрать всякую свободу, какой обладали их соседи. Вот почему большинство стран — империй, как вы обычно говорите, хотя многие из них не являются империями, — объединились в попытке сокрушить Германию. Соединенные Штаты даруют своим гражданам больше свободы, чем любая другая страна. Разрушая Берлин, вы помогали свободе; разрушив Вашингтон, вы отобрали свободу. — Русси развел руками. — Ваше превосходительство, вы понимаете, о чем я пытаюсь сказать?

Золрааг булькнул, как закипающий переполненный самовар.

— Раз уж вы, тосевиты, не можете договориться между собой в политических вопросах, едва ли стоит ждать от меня, что я разберусь в ваших непонятных междуусобицах. Но, думаете, я не слышал, что дойч- тосевиты выбрали себе этого… как его имя?… этого Гитлера тем самым бессмысленным образом, который вы так превозносите? Как вы соотносите это с вашими словами о свободе?

— Ваше превосходительство, мне нечего ответить. — Русси опустил глаза. Лучше бы ящерам не знать, как нацисты пришли к власти. — Я не утверждаю, что всякая правительственная система всегда хорошо работает. Просто в условиях свободы большее число людей испытывает удовлетворение и меньшему числу наносится вред.

— Неверно, — возразил Золрааг. — Под властью Империи Раса и подчиненные ей виды процветают многие тысячи лет и никогда не забивают свои головы мыслями об избрании собственных правителей и прочей чепухой, о которой вы болтаете.

— На это есть два возражения, — ответил Мойше. — Во-первых, вы никогда еще не пытались управлять людьми…

— Чему, приобретя недолгий опыт, я искренне рад, — перебил его Золрааг.

— Человечество было бы радо, если бы вы до сих пор его не имели, — сказал Русси. Он не стал делать на этом особый упор, ибо ранее уже признал, что, не появись ящеры, он и его народ были бы истреблены. Мойше попробовал иную тактику: — А как бы отнеслись ваши подчиненные расы к тому, что вы говорите?

— Уверен, они согласились бы со мной, — ответил Золрааг. — Едва ли они станут отрицать то, что после нашего правления им живется лучше, чем в те варварские времена, которые, как я полагаю, вы назвали бы свободой.

— Если они вас так любят, почему же вы не взяли никого из них на Землю?

Русси пытался поймать губернатора на лжи. Немцы без особого труда формировали силы безопасности из представителей завоеванных ими народов. Если ящеры поступают так же, почему же они не использовали своих подчиненных для помощи в войне или по крайней мере для полицейских функций?

— Солдаты и администрация Империи состоят только из членов Расы. Отчасти это традиция, истоки которой кроются в той эпохе, когда Раса была единственным народом в Империи… впрочем, вы, тосевиты, равнодушны к традициям.

На это Русси хотел сердито возразить, что возраст его расы уже более трех тысяч лет и его народ свято следует своим традициям. Но до него дошло, что для Золраага три тысячи лет были равнозначны позапрошлому лету.

— Не стану отрицать, что другой причиной является безопасность Расы. Вы должны были бы гордиться, что вам позволено помогать нам в наших усилиях по умиротворению Тосев-3. Уверяю вас, такая привилегия не была бы дарована ни халессианцу, ни работевлянину, хотя члены подчиненных рас могут свободно развиваться в тех областях, которые не затрагивают сфер управления и безопасности Расы.

— Мы по-своему понимаем слово «свобода», — сказал Русси. — Уверен, не будь я вам полезен, вы не даровали бы мне эту привилегию.

В последнее слово он вложил всю иронию, какую только мог. С таким же успехом Золрааг мог сказать, что, когда ящеры включат Землю в свою Империю, людям оставят участь лесорубов и водоносов и навсегда запретят заикаться о собственной судьбе.

— Вы, несомненно, правы, гepp Русси. Я предлагаю вам как следует это запомнить, полностью воспользоваться предоставленной вам возможностью и прекратить глупые жалобы по поводу нашего правления.

Использовать против него иронию было так же безрезультатно, как палить из немецкого противотанкового ружья по танкам ящеров. Русси сказал:

— Я не могу сделать то, о чем вы меня просите, и не только потому, что не хочу терять уважения к себе, но еще и потому, что ни один человек, услышавший, как я восхваляю вас за уничтожение Вашингтона, больше никогда не станет серьезно относиться к моим словам.

— Вплоть до этого момента вы были для нас полезны, поэтому я давал вам много шансов передумать,