легко отделался. Можно сказать, ему повезло, что Элли исчезла из его жизни раньше, чем стала частью его…
И хотя при мысли о том, что он никогда больше не увидит ее, сердце обливалось кровью, Скотт упрямо твердил себе, что это пройдет. Рано или поздно, но пройдет.
К концу третьей недели своего добровольного затворничества он достиг той стадии, которую можно было назвать полным отупением. Все было ему безразлично. Он писал как сумасшедший… писал, чтобы не думать ни о чем — только о книге. Вообще-то до сих пор Скотта и так мало что волновало — только он сам и его книги. А теперь перестали волновать и они.
По странной иронии судьбы эта последняя его книга, похоже, должна была стать лучшим, что когда-либо выходило из-под его пера.
Покончив с первым, черновым наброском романа, Скотт решил, что заслужил небольшой перерыв. Открыв бутылку шардонне, он отнес ее на веранду, примыкающую к задней части дома. Жаркое полуденное солнце обожгло ему веки, и тут он сообразил, что уже несколько дней вообще не выходил из дома. Опасаясь, что столкнется нос к носу с кем-то из Синклеров, Скотт обычно заказывал по телефону то, что ему нужно, — естественно, с доставкой.
Устроившись в кресле у бассейна, Скотт уставился на залив, где у рифов, громко переругиваясь, ныряли чайки. Мысленно он снова перенесся в тот день, когда они с Элли верхом скакали по пляжу. Он увидел ее так ясно, что ему сразу стало нечем дышать, — ее смеющееся, разрумянившееся на солнце лицо, волосы, летевшие за ней, словно плащ…
А потом ее взгляд вдруг упал на этот пляжный домик, и
Боже упаси поздороваться хоть с кем-то, кто имел несчастье носить фамилию Лерош! Фыркнув, Скотт глотнул вина. Каким же ослом он был, когда решил, что ему удастся заставить ее забыть о вражде, веками разделявшей их семьи! Закрыв глаза, он попытался выкинуть это из головы, наслаждаясь тем, как солнце греет ему грудь и ноги. Да, прав был Эйдриан, сказав, что Эллисон чувствует острее, чем большинство из людей. К тому же она не умеет прощать… Скотт готов был поставить последний цент, что его она не простит никогда.
Господи, как жаль, что, умея безоглядно отдать свое сердце, она со временем обрела страх полюбить вообще! Ее главное оружие по странной иронии судьбы стало ее ахиллесовой пятой. И то, что заставило самого Скотта влюбиться в нее по уши, сделало ее недоступной для его любви.
Скотт потер ладонью лицо и только сейчас подумал, что за эти дни совершенно зарос. Наверное, подстричься тоже не мешало бы, подумал он. Во всяком случае, когда он в последний раз смотрелся в зеркало, то выглядел как настоящее пугало.
Решив отвлечься, Скотт взял телефон и набрал номер своего литагента. Когда сквозь шум помех в трубке донесся голос Хью, Скотт поднял бокал и шутливо отсалютовал им куда-то в направлении залива.
— Скотт, это ты? — Хью почти кричал. — Боже милостивый! Куда ты запропастился? Я неделями не могу до тебя дозвониться. Ты хоть представляешь себе, черт возьми, как взлетело у меня давление, когда выяснилось, что ты исчез?!
— Не хочешь узнать, за что мы пьем? — перебил его Скотт.
— Только если ты скажешь, что закончил книгу, — слегка поостыв, осторожно буркнул Хью.
— А если пока только черновой вариант?
— Ну… тогда не знаю. Ты сам-то доволен?
— Это нечто, честное слово! Вернее, будет, когда я чуть-чуть ее доработаю.
— А много тебе осталось?
— Да так… добавлю малость местного колорита, кое-где подчищу — в общем, все такое. — Скотт, подумав, решил не говорить, что в книге будут действовать два привидения — учитывая, что одно из них сыграло в его жизни куда большую роль, чем даже он сам рассчитывал. С того самого дня, как он услышал историю о Маргарите и капитане Джеке Кингсли, они не выходили у него из головы. Их взаимоотношения стали ключевой частью романа.
— Это здорово. Кстати, я не единственный, кто тебя искал.
— Да? — Скотт оцепенел.
— Имя Эллисон Синклер что-нибудь тебе говорит? В груди Скотта вспыхнула безумная надежда.
— Что ей нужно?
— Не так уж много. Хочет придушить тебя собственными руками. А еще лучше — распять. Короче, она желает, чтобы ты вернул ей дневники, которые якобы украл.
— Дневники?! — Мысли Скотта заметались. Господи… дневники… Неужели он забыл дневники Маргариты в машине?! Он хорошо помнил, что достал оттуда книги, но дневников Маргариты среди них не было.
— Кстати, в следующий раз, когда решишь кого-то вот так продинамить, предупреди меня, хорошо? — веселился Хью. — А то я звоню узнать, как ты там, а милая Эллисон вдруг набрасывается на меня, словно разъяренная фурия. Между прочим, как ты мог свистнуть у бедной женщины ее дневники?
— Это долгая история.
— Ну, надеюсь, ты сможешь ее успокоить и она перестанет трезвонить сюда и оставлять тебе сообщения, — буркнул Хью.
— Какие сообщения? — встрепенулся Скотт, мысленно обозвав Хью садистом.
— Как — какие? Чтобы ты вернул дневники.
— И все?! Больше ничего?
— Я слишком хорошо воспитан, чтобы повторять, что она еще сказала, — хмыкнул Хью.
— Да. Конечно, — вздохнул Скотт.
Поспешно закончив разговор, он тут же помчался в свою спальню. Там царил хаос — постель не убрана, книги и блокноты свалены как попало. Интересно, почему он раньше этого не замечал? — поморщился Скотт. На полке скромно притулился пакете книгами, который принесла ему Эллисон. С губ Скотта сорвалось проклятие. Теперь он все понял — купленные им когда-то книги ему не понадобились, он зашвырнул их сюда и тут же забыл о них.
Скотт поспешно развернул пакет и мысленно застонал. Естественно, это оказались проклятые дневники. Упав в кресло, Скотт лихорадочно соображал, что делать. Первой его мыслью было отослать их обратно в гостиницу. Но чем дольше он смотрел на них, тем сильнее чувствовал исходивший от этих тетрадей соблазн, нашептывающий ему, чтобы он не торопился.
Достаточно ли точно он описал Маргариту и Джека?
Каким в действительности был Генри Лерош, недоброй памяти его предок?
И — что куда важнее — не смогут ли они помочь ему понять, где кроются корни той ненависти, которую Эллисон питает к его семье? Может, это и станет ключом к ее сердцу?
Не в силах устоять перед искушением, Скотт принялся рыться в тетрадях, пытаясь разложить их в хронологическом порядке. Потом забрался в постель, подсунул под спину валик и углубился в чтение. Первые несколько тетрадей Скотт только просмотрел — мечты и переживания девочки не слишком его интересовали. Хотя кое-какие детали жизни Нового Орлеана начала девятнадцатого века привлекли его внимание, особенно тот период, когда Маргарита поступила на сцену. Ее богатство постепенно росло, и вместе с ним рос — к ее немалому изумлению — интерес, который стали проявлять к ней мужчины. Не имея ни малейшего желания стать метрессой какого-нибудь толстосума, Маргарита одного за другим отвергала ухаживания поклонников… пока не появился Генри.
Скотт насторожился, как почуявший добычу охотничий пес, — шаг за шагом он следил за тем, как Генри из кожи вон лез, стараясь доказать Маргарите свою любовь, которая якобы не имела никакого отношения к тайне ее рождения. «Вот ублюдок!» — выругался про себя Скотт — задолго до того, как то же самое пришло в голову Маргарите. Ему хотелось прорваться сквозь завесу прошлого, открыть ей глаза, даже отругать хорошенько зато, что она не догадалась об этом сразу. В конце концов Скотт напомнил себе, что в то время Маргарита, бедняжка, была еще слишком молода и к тому же на диво невинна.
К тому времени как в дневнике впервые промелькнуло имя Джека Кингсли, Генри уже почти удалось подчинить Маргариту своей воле. Господи, подумать только, что ей пришлось вынести! Скотта захлестнул гнев. Неудивительно, что Николь даже не пыталась бороться, чтобы доказать, что ее отцом был Генри! Скорее всего бедняжка была до смерти рада навсегда вычеркнуть его из своей жизни.
Кому, как не ему, это понять — ведь и он, в сущности, испытывал то же самое.
Но чем больше Скотт узнавал о Джеке, тем яснее ему было, что у того Джека Кингсли, о котором писала Маргарита, по какому-то мистическому стечению обстоятельств оказалось куда больше общего с Джеком, ставшим героем его романа, чем он мог предполагать. Именно его скрытность и мешала Маргарите поверить в его любовь, но Скотт ловил себя на том, что хорошо понимает ее. Только как же она не видела, что он стыдится своего прошлого — того, что его предки были пиратами. Джек считал себя недостойным Маргариты. Готовый не моргнув глазом принять бой хоть со всем королевским флотом, он, оказавшись у ног возлюбленной, бледнел и заикался, как зеленый юнец. Боже мой, неужели Маргарита этого не видела?!
Окончательно разозлившись — то ли на бедную Маргариту, не желавшую видеть очевидное и боявшуюся довериться голосу своего сердца, то ли на самого себя, — Скотт бросил дневники на стол, тем более что время уже перевалило за полночь, и забрался в постель. Если двое взрослых людей предпочитают принять смерть вдали друг от друга, вместо того чтобы соединиться и жить долго и счастливо, флаг им в руки, возмущался он. Идиоты! Полные идиоты! Он провертелся с боку на бок битый час, потом плюнул, включил настольную лампу и снова стал читать.
К тому времени как небо над горизонтом потихоньку стало светлеть, злость понемногу улеглась, сменившись печалью. Маргарита и Джек были уже на волосок от того, чтобы уничтожить разделявшие их преграды, но… надежда
