надо было интересоваться!

Побледнел от такого политического своего невежества Вася Плоткин и просит:

-- Братцы милиционеры, отпустите по старой дружбе!

-- Нельзя! -- вздыхает знакомый капитан, и даже, кажется, кум. -- Сам понимаешь, невозможно! Если бы до начала всесоюзной кампании, или через неделю после окончания, -- тогда нищенствуй, сколько хочешь! Проси хоть у министра юстиции. А теперь мы должны передать дело прокурору. Раз у нас кампания, так во время кампании строго. Потом все можно...

В общем, ничего не помогло Васе Плоткину. Его судили и, как антиобщественный элемент, направили в Сибирь в ссылку. И работал Вася Плоткин в ссылке на шахте, под землей. И так перепугался он, что в первый раз в жизни с неделю честно поработал -- делал вид, что чего-то там носит или складывает.

Через неделю подходит к Васе некий ответственный работник и говорит:

-- Молодой человек, я вижу, что вы способны к самоотверженности. Можете ли вы организовать на этом участке среди других гавриков социалистическое соревнование?

Вася Плоткин сразу же ухватился за это предложение, как голодный краб за тюльку.

Подошел он вначале к одному бывшему безрукому и говорит, мол, давай перевыполним план и вызови на социалистическое соревнование безногого Федьку-футболиста. Бывший безрукий разводит этак беспомощно руками и говорит:

-- Не могу, не привык вкалывать!..

Ну тут, конечно, Вася Плоткин тряхнул старым искусством. Выпучил глаза, начал алчно облизывать губы, пускать первые пузыри, глухо мычать, и бывший безрукий сдался. Плюнул и говорит:

-- На что хочешь, дегенерат ты, соглашаюсь, только уйди!.. Мутит меня от твоего вида!..

Взял с него Вася соцобязательство и пошел к другому, потом к третьему, четвертому.

А через месяц Вася Плоткин превратился из антиобщественного элемента в большого и полезного общественного деятеля. Стал он крупным профсоюзным работником, организатором трудовых достижений и грандиозных социалистических соревнований. Но потерянной молодости все же не вернешь.

-------

Бедный Макар

Макар Петрович Телятников был человеком на редкость скромным и тихим. Когда в конторе 'Заготсолома' свивала змеиное гнездо очередная интрига, и бухгалтер Базилевский, слоняясь между столов, сколачивал оплот против Мещанского, или Мещанский, премило улыбнувшись Базилевскому, тут же в двух шагах от него мобилизовал сотрудников на решительный бой, Макар Петрович Телятников всегда оставался в стороне. Не принимал он участия в интригах и когда Базилевский с Мещанским, поклявшись Бог его знает в какой раз в нерушимой дружбе, общими силами тихо старались сжить со света Самцова. Или когда Самцов вдруг из смертельного врага превращался в закадычного приятеля Базилевского и Мещанского, и они втроем плели козни против самого товарища Пападеева, директора конторы 'Заготсолома'. И даже когда сам товарищ Попадеев, вначале руками Базилевского, Мещанского и Самцова, а потом лично, начинал громко и уверенно добивать кого-нибудь из сотрудников, а весь аппарат конторы поспешно и демонстративно гадил обреченному, Макар Петрович Телятников был единственным, при виде которого жертва могла в самоуспокоение себе сказать, что не все еще на свете подлецы.

И так уж в конторе привыкли к нейтралитету Телятникова, к его бескорыстной и незлобивой натуре, что когда он подходил к столу затравленного и озирающегося волком сотрудника и говорил с ним пару минут о погоде, никто никогда не отводил Макара Петровича в угол и не шептал ему зловеще: 'Вы, голубчик, с ума спятили! Пойдите и объясните товарищу Попадееву свой дикий поступок!.. Идите сами, а то во избежание доноса на вас, я пойду и доложу'.

И вот однажды, Макар Петрович переиграл, переоценил терпение коллег.

В благоуханный майский день, когда в пропахшей табачным дымом и лежалыми бумагами конторе молоденькие и неопытные мухи охотно лакомились фиолетовой отравой из чернильниц, кому-то из сотрудников пришла в голову мысль устроить коллективную прогулку по реке.

Товарищ Попадаев лично утвердил идею, и когда дело дошло до конкретного обсуждения, как и что сделать, и уже нашлись дамы-любительницы спечь пирожки, приготовить винегрет, селедочку с зеленым луком, Макар Петрович Телятников неожиданно для всех предложил купить в складчину бочонок пива.

-- Товарищ Попадеев против спиртного! -- строго посмотрел на Телятникова Мещанский. -- А я, как председатель месткома, тоже не могу допустить пьянки во время культурной вылазки! Стыдитесь, товарищ!..

-- Кто говорит о пьянке? -- удивился Телятников. -- Я в жизни водки в рот не брал, а вот сейчас мне охота выпить кружку пива. Разве это недопустимо?

Мещанский, пытливо вглядевшись в лица сотрудников и не заметив возражений, кивнул головой. -- Хорошо, попросим разрешения у товарища Попадеева купить бочонок пива, но если что произойдет!.. В общем, надо подумать о закусках. Вот если бы еще хороших соленых огурчиков... -- и он мечтательно пошевелил пальцами.

___

О закусках заготсоломовцы позаботились. Через две недели, ранним солнечным утром, компания погрузила на пузатенький старый пароходик разные кулечки, корзины, ящики. Потом, сверх общественного, каждый принес собственную сумочку, тщательно прикрытую чем- нибудь сверху, так что содержимого видно не было. И, наконец, кряхтя от натуги, председатель месткома, Мещанский, самолично вкатил по трапу на палубу бочонок пива средних размеров. Бочонок утвердили на носу парохода.

-- Ну, вот, кажется, все! -- заключил, отдуваясь, Мещанский. -- Все в сборе, только, конечно, этого подлеца Попадеева нет. Он думает, если он директор, так ему можно и опаздывать.

-- Плюнуть бы нам на этого дубину Попадеева! -- предложил Самцов.

-- Подлый человек, подлый... -- вставил Базилевский.

Когда к пристани, наконец, подкатила машина с Попадеевым, Мещанский, Самцов и Базилевский опять обменялись фразами, полными сарказма, правда, на этот раз уже не так громко. Но когда сам товарищ Попадеев начал вынимать из машины обширную и тяжелую корзину, маленький и юркий Самцов не выдержал. Оттолкнув стоявшего на пути Базилевского он бросился на берег. Глядя, как Самцов, вытянув от натуги шею и склонившись влево, тащит корзину, высокий, с львиной гордой головой Мещанский, презрительно улыбнулся:

-- Позор! Ему больше нельзя подавать руки. Холуй!

-- Он всегда был подхалимом, -- рассеянно проговорил Базилевский и двинулся навстречу жене директора, женщине пухлой и надменной.

Он любезно поцеловал ей ручку и сразу же подхватил складной стульчик, который она несла.

В то время, когда Базилевский помогал супруге директора, выждав удобный момент, Мещанский легкой походкой подошел к машине и перенял из рук Попадеева щенка неопределенной породы. Щенок лизнул Мещанского в лицо, а Мещанский ответил ему восторженным поцелуем:

-- Прелестный песик! Это настоящая немецкая овчарка!..

-- По-моему, дворняжка, -- ответил директор, помогая выйти из машины мальчику лет семи с парализованными ногами.

-- Быть того не может, -- продолжал восторгаться Мещанский. -- Это настоящая породистая собака. Вас обманули, дорогой Карп Карпыч ...

Последним на борт парохода взошел зафрахтованный баянист с поцарапанным носом. Он по-деловому уселся рядом с бочкой и, звучно перебрав басы, вздохнул:

-- Так вот что, товарищи, смазать инструмент надо, хрипит ...

Собравшиеся вокруг музыканта заготсоломовцы благоразумно прогуливались с носа на корму, и в общем движении никто не заметил или, вернее, постарался не заметить, кто и что дал для смазки инструмента.

Потом баянист, уронив голову на меха, заиграл вальс 'Дунайские волны'. На носу закружились первые пары, капитан дернул за шнурок свистка, пароход тронулся. Мещанский деловито стал вбивать деревянным молотком трубку помпы в пивную бочку: прогулка началась.

Дальше все шло как по неписанному расписанию, как всегда бывало при любых коллективных прогулках.

Первую кружку пенного пива поднесли Попадееву, и все усердно спели 'пей до дна!'. Вторую кружку получила супруга директора, и опять хор служебных голосов огласил окрестности не особенно стройным, но