Потея ядами, задравши ноги ввысь,

Как уличная потаскуха,

Бесстыдно разлеглась, и источало слизь

Еe чудовищное брюхо.

А солнце с высоты палило эту гниль,

Чтоб вновь в Природе раствориться

Всe собранное здесь могло, распавшись в пыль

И возвращаясь к ней сторицей;

Лазурный свод глядел, на сей надменный труп,

Что гнойным расцветал бутоном.

Так вонь была сильна, что миг - и на траву б,

Сомлев, осели вы со стоном.

В том смрадном воздухе гудели мух рои

Над брюхом, извергавшим массы

Личинок, что ползли, как жирные струи

По оживавшему каркасу.

Вздымаясь, через миг спадала, как волна,

Слегка пузырясь, слизь густая

Казалось, смутного дыхания полна,

Плоть оживала, возрастая.

И этот мир звучал, как ветер, как ручей,

Музыкою нерукотворной:

Так веялка звучит, когда крестьянин в ней

Ритмично встряхивает зeрна.

Неясны делались размытые черты,

Как светотени переливы,

Что, в спешке набросав, лишь силою мечты

Закончил мастер прихотливый.

Поодаль, средь камней, облезлый пес в пыли

Следил за нами зло и тупо,

Чтоб, улучив момент, вновь подобрать с земли

Кусок, оторванный от трупа.

- Но ведь и вам смердеть, как мерзкий тот скелет,

Как та гниющая зараза,

Звезда моих очей, души моей рассвет,

Царица страсти и экстаза!

Такой вы будете, когда, под женский вой,

В приюте, что дощат и тесен,

Вы успокоитесь под пышною травой

Кормить прожорливую плесень.

Скажите же червям, что страстно иссосут

Ваш облик, как огонь - поленья,

Что я сберeг векам и душу и сосуд

Моей любви, добычи тленья!

Падаль

Ты помнишь, жизнь моя, как позднею весною,

Когда так ласкова заря

Нам падаль жалкая предстала в луже гноя

На жестком ложе пустыря?

Наглей распутницы, желаньем распаленной,

Раскинув ноги напоказ,

И тупо выставив распаренное лоно,

Она врасплох застигла нас.

А солнце жгло ее, частицу за частицей

Варило, сцеживая муть,

Чтобы единое расторгнуть и сторицей

Природе-матери вернуть.

И к небесам уже проклюнулись из тела

Скелета белые цветы.

Дыша их запахом, ты еле одолела

Внезапный приступ дурноты.

Рой мух на падали шуршал, как покрывало,

Сочились черви из нее,

И в черной жиже их, казалось, оживало

Разворошенное гнилье.

Все это плавилось, текло и шелестело,

Подобье вздоха затаив,

И словно множилось расплеснутое тело,

Как настигающий прилив.

И в этом хаосе то странный гул хорала

Стихал, как ветер и волна,

То следом, чудилось, там веялка играла

Ритмичным шорохом зерна.

А формы таяли, как сон, как отголосок,

Как выцветает полотно,

Где блекнет замысел - и завершить набросок

Одной лишь памяти дано.

Собака тощая, косясь на наши спины,

Трусливо щерилась вдали

И караулила, чтоб долю мертвечины

Успеть похитить у земли.

И ты, любовь моя, таким же трупным ядом

Насытишь землю эту всласть,

И ты, звезда моя, разъятая распадом,

И ты, судьба моя и страсть!

И ты, красавица, и ты покинешь вскоре

Цветеньем высветленный дол

И в мире тления неутолимой своре

Пойдешь на пиршественный стол!

Когда голодный червь вопьется поцелуем,

Скажи нахлебнику могил,

Что я от гибели, которой не минуем,

Твое дыханье сохранил.