Большим событием в жизни Олафа оказалось путешествие в Англию, где он принял христианство. Когда Олаф вернулся в Норвегию с большой дружиной и завоевал власть в борьбе с враждебными ярлами,[74] он уже исповедовал христианство.

Такова была история жизни конунга Олафа, к которому отправился Лейф Эриксон.

Начало разговора с конунгом Олафом разочаровало Лейфа Эриксона. Правда, Олаф очень лестно отозвался об Эрике Рыжем, о его замечательных путешествиях, завершившихся открытием Гренландии. Но даже и речи не зашло о том, что Эрику разрешается возвратиться в Норвегию. Конунг призвал к себе Лейфа Счастливого совсем с другой целью.

Как всякий новообращённый, Олаф Трюгвесон был ревностным христианином. Но его подданные не очень стремились принимать новую веру, и конунг в своём рвении не останавливался перед жестокими мерами. И часто старинная вражда между соседями заканчивалась тем, что христианин убивал язычника под благовидным предлогом «распространения истинной веры».

Беседа, начавшаяся в приёмной короля, продолжалась в пиршественной зале, где ежедневно собирались друзья и соратники Олафа. Конунг сказал:

— Почтенный Лейф, я много слыхал о твоих удачах в торговых делах, и знаю, как ты умеешь убеждать людей. И я хотел бы, чтобы ты, возвратившись в Гренландию, распространял там христианство, как мой посол. Я полагаю, что светоч истины должен разгореться и в этой стране, расположенной на краю ведомого нам мира.

Лейф с улыбкой ответил:

— Ваше величество, я слишком недавний христианин для того, чтобы взять на себя смелость стать проповедником новой веры. Да и отец мой — закоренелый язычник. Вряд ли он ласково меня встретит, если узнает о миссии, которую вы на меня возлагаете.

После настойчивых уговоров короля и обещаний поддержать его, Лейф согласился.

— Если уж так велико ваше желание сделать меня первым апостолом[75] Гренландии, я попытаюсь стать им, но только из любви и уважения к вашему величеству. И я совершенно не ручаюсь за успех.

— Ты принесёшь в свою страну счастье, — воскликнул захмелевший король, обнимая Лейфа, — недаром же ты заслужил своё прозвище!

Король предложил Лейфу остаться при нём до весны и дал ему почётную должность в своей дружине. Кормчий Гест Альвирсон повёл «Фрейю» в Гренландию, но Снорре Мудрый и его питомец Рори остались при королевском дворе.

Зима 1000 года прошла под знаком усиливавшейся враждебности ярлов к конунгу Олафу Трюгвесону. Не раз приходилось Олафу отправляться в походы против восставших аристократов. Среди прочих дружинников короля сопровождал Лейф Эриксон, но все мольбы Рори «взять его на войну» не имели успеха. Зато Снорре рассказывал ему множество саг, и мальчик слушал их с интересом.

И вот пришла весна. На деньги, полученные от конунга, Лейф снарядил корабль, который назвал «Торунной», набрал экипаж. Провожая своего посла, конунг Олаф снова убеждал его сразу же по приезде заняться распространением христианства среди язычников.

Лейф отправился в плавание с твёрдым намерением побывать на Гебридах, забрать жену с ребёнком и отвезти их в отчий дом. Но ветры оказались неблагоприятными, и Лейфу пришлось отказаться от своего замысла. «Торунне» часто приходилось бороться с непогодой и подолгу лавировать на одном месте. Где-то на правом траверзе корабля находилась Исландия, но до острова было так далеко, что только дым от извержения одного из многочисленных вулканов виднелся на северном горизонте.

Был вечер. Команда ужинала в трюме, кормчий Ульв Халльсон, по прозванию Воловья Нога, вёл судно по курсу, а Рори один стоял на палубе близ деревянного изображения бога ветров Нйодра, который протягивал вперёд правую руку, точно увлекая за собой корабль.

Какая-то тёмная масса, похожая на хребет высунувшегося из воды морского чудовища, привлекла внимание Рори. Он сильно перегнулся через борт, стараясь получше рассмотреть непонятный предмет. В этот момент «Торунну» сильно колыхнуло набежавшей волной, и Рори, не успев даже вскрикнуть, полетел в море.

Мальчика хватились не скоро. Лейф полагал, что он слушает на палубе россказни Онорре, а старый скальд давно уже спал. Кормчему Ульву, занятому тяжёлой работой, не было дела до того, где проводит Рори своё время. Матросы, новые люди, ещё не свыкшиеся ни друг с другом, ни с кораблем, увлечённо расправлялись с вечерней едой, и их всецело поглощало это занятие.

Лейф вышел на палубу, когда догорела вечерняя заря. Он созвал Рори и Снорре, но ответа не было. Поднялась тревога. Спящего скальда нашли в трюме, и он сказал, что давно распрощался с Рори. Обыскали весь корабль, заглядывали даже в такие щели, где рослый, широкоплечий мальчуган уж никак не мог притаиться.

Лейфа Эриксона охватила смертельная тоска. Вот как отплатил он за доверие Геллира Белого, за доверие Торунны, которые поручили его заботам своего любимца и надеялись, что Лейф станет мальчику вторым отцом.

Унесла ли его в своих когтях невидимая волшебная птица, или змея Митгард тайком высунула из моря страшную голову и ухватила жертву огромными зубами?.. Впрочем, не всё ли равно? Никакие сожаления, никакие виры[76] родичам погибшего мальчугана не поправят дело…

— Нет! Не верю! — вскричал вдруг громовым голосом Лейф. — Не мог погибнуть Рори, которого в жизни ждут, я это чувствую, великие дела! Спустить парус, остановить корабль! Мы обыщем всё море вокруг лишь только рассветет…

Матросы поспешно бросились исполнять приказ Лейфа, а кормчий Ульв Халльсон повернул корабль на восток.

Рори Эйлифсон не утонул. Загадочный предмет, который послужил причиной его падения, оказался небольшим причудливого вида островком пемзы,[77] плавающем в море. Счастье сопутствовало Рори: он свалился прямо на плавучий островок, длина и ширина которого доходили до двух десятков локтей. От удара о каменную поверхность у Рори перехватило дыхание, и когда к нему вернулся голос, он с ужасом увидел, что корабль отошёл уже далеко.

Напрасно кричал Рори, размахивая руками: «Торунна» быстро удалялась, а Воловья Нога, слух которого ослабел с годами, ничего не слышал. Скоро ночная тьма скрыла корабль, и Рори Эйлифсон оказался один на каменном плоту посреди безграничной Атлантики.

Но мальчик не пал духом. Несмотря на весеннее время, он был тепло одет. Поверх вязаного белья и фуфайки на нём был кафтан на лисьем меху, меховые шаровары, на ногах войлочные чулки и высокие кожаные сапоги, на голове меховая шапка с наушниками.

Странное чувство овладело мальчуганом: ему казалось, что удивительное происшествие случилось не с ним, а с героем одной из тех саг, которых так много рассказывал, ему дядька Снорре…

«Будет чем хвастать перед ребятами, когда я вернусь на Льюис, — подумал мальчик. — Долговязый Болли с ума сойдёт от зависти…»

И убаюканный мерным колыханием каменного плота, Рори сладко уснул, уютно свернувшись калачиком.

Мальчика разбудили брызги холодной воды, попавшие ему на лицо. Рассветало. Ветер крепчал. Каменное суденышко Рори, похожее на хребет морского чудища, сильно раскачивалось. А повсюду вокруг было только море с белыми гребешками волн.

«Неужели ушли… — тоскливо думал Рори. — Нет».