Дама Беконфилда прервала молчание:

— Вы приняли на себя какие-нибудь обязательства на будущий год?

— Обязуюсь дотянуть до следующего Среднезимья, — ответил я.

— Звучит как-то не слишком требовательно.

— Некоторые из нас будут испытывать с этим трудности.

Я воспользовался приходом нового гостя в качестве возможности удалиться.

— Полагаю, всецело занимать внимание нашего хозяина было бы неучтиво с моей стороны, — сказал я. — И боюсь, мне необходимо разыскать комнату для грима. — Отвесив поклон Беконфилду и его шлюхе, я направился к выходу.

Стражник, приросший к главной лестнице, явно не испытывал особого восторга оттого, что занимал пост на расстоянии четырех комнат от начинавшейся оргии. Я зашагал к нему, сжимая бедра.

— Скажи-ка, братец, как мне пройти в уборную? А то я того и гляди обмочу штаны.

Пока страж порядка решал, что для него важнее, охрана особняка или забота о гостях хозяина, я прошмыгнул мимо него. Услышав за спиной запоздалое ворчание, выражавшее его согласие, я свернул в боковой коридор и направился к служебному входу.

Проникнуть на территорию имения Кендрик мог без особых трудностей, поскольку все оборонительные укрепления особняка состояли из газонов да цветников на двенадцати акрах земли, окруженных живой изгородью. И я даже представить не мог, чтобы у него возникли сложности с замком, хотя бы и новейшей модели. Однако я слишком долго занимался этим делом, чтобы упустить подходящий случай оказать помощь. Отодвинув засов и подняв нижнюю задвижку, я вернулся назад тем же путем, которым пришел.

Вечеринка была в полном разгаре, атмосфера непринужденной беседы быстро отступала перед разгулом вакханалии. Над сборищем гостей стелились разноцветные облака дыма, сугробы прежде безукоризненно чистого искусственного снега теперь рассыпались по всему полу. Запасы дури на подвесных подносах заметно истощились, утратив вид рога наркотического изобилия, который они еще недавно являли. В дальнем углу толстяк развлекался с одной из служанок, занимаясь с ней тем, что в благовоспитанном обществе вызвало бы осуждение. Волшебный свет, льющийся из статуи Шакры, сменился с ярко-оранжевого на бледно-фиолетовый, от которого все действо казалось злонравным и иллюзорным.

Не знаю, что дернуло меня завести разговор с Брайтфеллоу, ведь наши с ним предыдущие встречи не были настолько приятными, чтобы служить основанием для продолжения знакомства. Когда в начале вечера я заметил, как маг вошел в зал, то побоялся, что он сам прилипнет ко мне и придется провести всю ночь, обмениваясь колкостями. Однако Брайтфеллоу, усевшись в другом конце зала, не пропускал ни одного бокала с выпивкой, который проносили мимо, сдабривая угощение частыми глотками из собственной карманной фляжки.

Все на свете говорило за то, чтобы оставить его в покое. Если Кендрик проник внутрь и если магия Селии дала правильный результат, не имело ни малейшего смысла пытаться его разговорить, тем более что Брайтфеллоу оказался не из пугливых. Возможно, мною просто руководил врожденный инстинкт находить приключения на свою голову. А может быть, мне просто хотелось убить время.

Но, по правде говоря, я думаю, что был рад возможности дать ему пару увесистых пинков под зад теперь, когда он лежал на полу. Он был таким человеком, которого легко ненавидеть, он словно культивировал это чувство. Не стоит воспитывать в себе ненависть к тому, с кем намерен сразиться, личная неприязнь кружит голову, правда, самообладание никогда не было моим коньком. Я подумал о детях, о Криспине — и сам не заметил, как подошел к Брайтфеллоу.

Он поднял взгляд, когда моя тень легла у его тела, и попытался разглядеть меня в калейдоскопе огней, мерцавших за моей спиной. За время нашего короткого знакомства я еще не видел Брайтфеллоу трезвым, но оказалось, что мне еще не доводилось видеть его и по-настоящему пьяным. Я с удивлением открыл, что Брайтфеллоу был человеком такого сорта, которому требуется пропустить пару глотков, чтобы прожить день, человеком, который добирается до нужной кондиции, лишь когда кровь в его жилах достигает нескольких градусов крепости.

Сомнений в том, что он сильно пьян, не было никаких — старательные усилия достичь состояния бесчувствия принесли результат. Глаза — ярко-красные угольки, окруженные опухшей плотью, по покатому лбу и свинячьему носу стекали градины пота. Вначале ему удалось кое-что в духе своей привычной бравады: злобная ухмылка Брайтфеллоу внушила мне впечатление подлинно адской ненависти. Но вскоре она исчезла, утонув в потоках спиртного, до которого дорвался маг, и его голова снова упала на пол.

— Долгая ночь? — спросил я, присаживаясь рядом с ним.

Попытка Брайтфеллоу приподняться не имела большого успеха, зато пары зловония пробились сквозь ароматы духов, которыми он щедро умастил свою одежду.

— Какого рожна тебе надо? — огрызнулся он, продавливая каждый слог сквозь непослушный рот.

— Ты сегодня такой милый, что я подумал пригласить тебя на танец.

Последнюю шутку он оставил без внимания. Да и вообще, похоже, он едва ее понял.

Я пригубил шампанского. Это был мой четвертый или пятый бокал за вечер, и шипучие газы уже начинали вызывать расстройство желудка.

— Настоящая свора ненавистных подонков, правда? Подумать только: сегодня тут блистает половина знати Ригуса. Я бы сказал, что им не хватает религиозного благочестия, но мне сдается, что это первосвященник уснул там, в чаше для пунша.

На самом деле первосвященник уснул не в чаше для пунша — он уснул рядом с чашей для пунша, просто то, как о нем сказал я, звучало лучше.

— В гробу я хотел их всех видеть, — ответил Брайтфеллоу, и я почти вздрогнул от злобы, которой дышали его слова. — Я бы сам положил их туда.

— Клинок получил бы отпускной билет?

— Нет, если бы их раздавал я.

— Тогда какой смысл был в этой затее? Когда она завершится провалом, она обернется крахом для вас обоих.

— Ты знаешь, почему делаешь то, что ты делаешь?

— Обычно я рискую, полагаясь на догадку.

Последовала долгая пауза, настолько долгая, что я было подумал, что маг вошел в ступор. Наконец, после немалых усилий, Брайтфеллоу раскрыл глаза и уставился на меня.

— Ты был агентом, — сказал он. — А теперь нет.

— Был.

— Это был твой собственный выбор?

— В каком-то смысле.

— Почему ты это сделал?

— Женщина.

— Очень хороший ответ, — похвалил он и повернулся спиной к толпе. — Я не думал, что все зайдет так далеко. Я этого не хотел.

Жалость Брайтфеллоу к самому себе вновь разожгла во мне пламя ненависти.

— Не принимай меня за священника. Мне не нужна твоя исповедь, и я не продаю отпущение грехов. Ты сам вырыл себе яму, теперь оставайся там, — огрызнулся я, но грубость не возымела действия, Брайтфеллоу даже не взглянул на меня. — Позже я брошу туда и Клинка, чтобы тебе не было одиноко.

Мне казалось, я выразился достаточно жестко и надеялся, что это расшевелит его. Однако, когда Брайтфеллоу заговорил, его голос звучал спокойно, в нем не слышалось гнева — лишь уверенность и тоска.

— Чертов ты идиот, — сказал он.

Я взял с ближайшего подноса сигарету цветной сон-травы.

— Возможно, в этом ты прав, — согласился я.

Больше маг ничего не сказал, я встал и растворился на заднем плане. После того как шампанское в моем бокале закончилось, к спиртному я не прикасался.

Мне хорошо было видно Клинка в окружении своей свиты. Они пили, курили и иногда громко смеялись.