— Странное дело, сколько народу приходит, — заметил Симеон вечером. — Тебя это не удивляет, Барт?
— Еще бы не удивляло. Можно подумать, ты кому-то нужен!
У Барта, который и поднял всех на ноги, было меньше всего оснований удивляться. Неделя пролетела быстро, и, как выразился бы учитель философии, дух восторжествовал над материей; иначе говоря, у Симеона просто не оставалось времени блевать, как выразился Бартельми.
Глава пятнадцатая,
в которой Симеон держится до конца
— Я хочу к психологу, — заявила в одно прекрасное утро Моргана.
Жозиана собирала девочек в школу. Она вздрогнула от неожиданности.
— К психологу? К которому ходит Венеция? Но зачем? Что-то не ладится в школе? Кто-нибудь из детей тебя обижает? Горюешь о маме?
Моргана смотрела на нее с непроницаемым выражением лица, к которому у Жозианы не было ключа.
Так и не добившись объяснений, молодая женщина предположила, что Моргана просто завидует Венеции, которая посещала сеансы психотерапии каждую субботу.
— Я узнаю, сможет ли г-жа Шапиро принять тебя, — пообещала Жозиана.
— Спасибо, — серьезно сказала Моргана.
Девочка страдала. Сестренка говорила ей, что психолог лечит от горя. Вот она и хотела, чтобы ее полечили тоже.
Доротея Шапиро согласилалсь принять ее в среду во второй половине дня. Она сказала девочке, что та может по своему желанию говорить, рисовать, лепить или играть в куклы. Моргана как будто удивилась.
— Я пришла поговорить. Вы не выдаете чужие секреты?
— Никогда!
— Тогда я скажу вам мой секрет.
Моргана говорила очень тихо, глядя в пол.
— Когда мама умерла, мы дали клятву — я, Венеция и Симеон.
— Клятву? — повторила Доротея.
— Да. Мы поклялись, что нас не смогут разлучить. — Моргана подняла голову и уточнила: — Клятва такая: «Морлеван или смерть».
— Морлеван или смерть? — эхом отозвалась психолог.
— Да. А нас разлучили.
— Разлучили?
— Мы с Венецией у Жозианы. А Симеон то у Барта, то в больнице. Мы изменили.
— Изменили своей клятве?
— Да.
Так вот почему эта странная девочка к ней попросилась. Перед кем она чувствовала себя изменницей? Перед матерью, перед самой собой, перед братством? В какой-то степени и то, и другое, и третье. Поскольку, видимо, девочка ничего другого говорить не собиралась, психологу пришлось против обыкновения взять инициативу в разговоре на себя:
— С кем бы ты хотела жить?
— С Симеоном и Венецией.
— Втроем, без взрослых?
Моргана рассмеялась.
— Нет. Еще с Бартом, — она на миг запнулась и добавила: — И с Жозианой.
Мужа Жозианы, Франсуа Танпье, она в расчет не брала. Доротея отметила про себя, что Моргана моделирует идеальную семью: отец, мать, трое детей. И все — Морлеваны.
— Знаешь, Моргана, жизнь… она ведь сложная. Дети не могут решить все проблемы, потому что… ну… решают-то большие.
Психолог никак не ожидала того, что последовало. Эта девочка, такая серьезная, такая взрослая, горько разрыдалась:
— Я же… я же… я давала кля-а-а-а-тву!
Доротея Шапиро не выдала секрет Морганы, но попросила Жозиану о встрече.
— Я знаю, что вы против, — начала она, — но мне кажется, сеанс семейной терапии мог бы… ну, по крайней мере… если собраться всей семьей и вместе обсудить проблему опеки и все такое… Надо бы, чтобы каждый высказал свое мнение, потому что… ну в общем… дети тоже имеют право сказать свое слово, даже если… ну… решать не им.
Жозиана колебалась. Моргана будет проситься к Симеону, а Венеция к Бартельми. С другой стороны, судья по делам несовершеннолетних тянула с решением. Сегодня говорила «да», завтра «нет». Если психолог увидит Барта, и если у нее нет ярко выраженного пристрастия к гомосексуалистам, она поймет, что парень не способен нести ответственность за воспитание трех детей. Так что семейное сборище может, пожалуй, укрепить ее позиции.
Судья по делам несовершеннолетних сочла, что это интересная идея. Посредничество психолога могло бы положить конец вражде между Бартом и Жозианой. Лоранс сама позвонила Бартельми и известила его о встрече у психолога. Барт сделал вид, что все понял, хотя на самом деле не понял ничего, и решил, что его хотят подвергнуть какому-то психологическому тестированию на вменяемость.
— Да нет же, — проворчал Симеон. — Все и так знают, что ты псих. Это семейная психотерапия, чтобы снять напряг между тобой и Жозианой.
Но Барт продолжал нервничать:
— Они меня лечить будут.
— У тебя, старик, паранойя, — отмахнулся Симеон.
Барт не слушал.
— Ну да, я педик. Таким уродился. И что, кому я мешаю?
— Мне, — сказал Симеон. — Не видишь, я зубрю?
Потому что, будь ты хоть какой угодно одаренный, но если пропускал уроки две трети года, то надо догонять. Симеон уже вышел на финишную прямую перед первым экзаменом на степень бакалавра — экзаменом по философии.
Семейное сборище, которое никто не хотел называть психотерапией, состоялось в среду. Барт шел туда как на эшафот, закомплексованный, чувствуя себя беззащитным и заранее признанным виновным. Он мрачно посмотрел на старшую сестру и даже не стал с ней здороваться. Поцеловал девочек и уставился на психолога с такой враждебностью, словно ждал, что она сейчас будет делать ему лоботомию. Венеция сосчитала стулья, которые Доротея расставила по кругу.
— Шесть! — крикнула она. — Барт, сядешь со мной?
Ей это представлялось чем-то вроде игры в музыкальные стулья, и девочка ожидала от сеанса массу удовольствия. Все уселись. Доротея окинула взглядом круг, отмечая про себя: Моргана устроилась рядом с Симеоном; Симеон при Бартельми, как защитник; Венеция по другую сторону Барта; Жозиана между Венецией и самой Доротеей; и опять Моргана, отправная точка этого собрания.
— Рисовать будем? — тут же спросила Венеция, имевшая уже опыт по части психотерапии.
— Мне не слишком удаются чертики, — попыталась сострить Жозиана. — Если не ошибаюсь, мы собрались поговорить?
Она взглянула на психолога.
— Вы хотите поговорить? — подхватила Доротея.
Жозиана забила отбой:
