хватало одного Птолемея, решительно стали за продолжение похода, окончательный разгром Дария и захват земель до края ойкумены.
Александр понимал, что молодежью руководит азарт битв и любовь к приключениям больше, чем какие-либо другие соображения. Сам великий стратег понимал грозную опасность дальнейшей войны, но в отличие от старших видел ещё и невозможность прекратить ее. После битвы при Иссе, разгрома финикийских городов и захвата Египта уже нельзя было остановиться на полдороге. Через несколько лет его великолепная армия, рассредоточенная по захваченным землям, частью вернувшаяся на родину ветеранами, перестанет быть той надежной боевой силой, с которой можно было бы противостоять полчищам персов. Даже без войны тридцать тысяч македонцев растворятся по берегам Внутреннего моря, как соль в воде. Для Александра не было выбора. Он с упорством, унаследованным и от матери и от Филиппа, хотел осуществить давнюю юношескую мечту. Пройти на восток, туда, где вздымается на небо колесница Солнца из-за края земли и вод океана, — предела смертной жизни, до мыса Тамар древних карт…
С последнего перевала лагерь македонцев раскинулся россыпью огоньков. Несмотря на поздний час, маленькие костры ещё горели, освещая круги оживленно беседовавших воинов. Другие, почему-либо не поевшие, ожидали, пока испекутся лепешки и поджарится мясо, всю зиму в изобилии доставлявшееся армии по распоряжению Александра.
Птолемей сдержал утомленного коня и повернулся на ноге, чтобы оказаться лицом к лицу с Таис. Гетера подъехала вплотную, видя намерение Птолемея сказать нечто тайное.
— Слушай, орфеянка! Иногда ты как-то прозреваешь верным решением. Как бы ты посоветовала Александру — мириться с Дарием или идти на него?
— Царь не нуждается в советах, тем более моих!
— Я понимаю это более, чем кто другой. Вопрос касается тебя, если бы тебя спросили?
— Я отвечу — вперёд, только вперёд. Нельзя останавливаться! Это гибель!
— Так и знал! — восхищенно воскликнул Птолемей. — Ты истинная подруга для полководца и, может быть, — царя!
С этими словами Птолемей обнял Таис, привлекая к себе, чтобы поцеловать, и вдруг с криком отпрянул. Пришпоренный пятками конь его прыгнул в темноту. Озадаченная исчезновением македонца, Таис оглянулась и, сообразив, что произошло, начала громко смеяться. Боанергос, ревниво охранявший свою всадницу, больно укусил Птолемея. Через мгновение македонец явился снова.
— Поехали вниз! — И, не посмотрев на гетеру, дал поводья своей лошади.
В боковом приделе шатра Александра горели неяркие светильники. Утомленный полководец лежал на широкой и жесткой постели, слушая Таис. Он призвал к себе гостью накануне выступления, после того как запретил ей танцевать для военачальников. Таис любовалась вспышками внезапного, стремительного любопытства в его глазах под массивным покатым лбом, когда он поднимал тяжёлую голову от подложенного под неё локтя.
Чёрный от времени щит Ахиллеса висел над его ложем. Александр не расставался с ним с тех пор, как взял его в храме на развалинх Трои и повесил вместо него свой. Тяжесть щита свидетельствовала о принадлежности могучему герою, образ которого с детства увлекал македонского царевича. Но Александр носил в своей душе обидное разочарование, испытанное им и многими до него на холме Илиона. Здесь сражались все герои Илиады. Это трудно было представить себе, стоя перед небольшим холмом. Конечно, прошло почти тысячелетие, однако гигантские храмы Египта, дворцы Крита и города Финикии ещё старше! Александр примирился с утратой детских фантазий о Трое, лишь когда понял, что с каждым столетием увеличивается число людей на лике Геи, ширятся просторы ойкумены и всё больших требуют свершений истинно величественные дела. Он исполнил мечту своего отца Филиппа и воинственные стремления Изократа[13] с лихвою. Теперь, если удастся полностью разгромить Дария и завоевать Персию…
Таис как будто угадала его мысли, спросив:
— А когда ты уничтожишь Дария и откроешь путь в Азию, что тогда?
— На восток, до океана! — ответил Александр, испытывавший необъяснимое доверие к афинской гетере.
— Далек ли путь?
— Имеешь ли ты понятие о диафрагме хребтов, разделяющих сушу?
— Немного знаю.
— Отсюда до восточной оконечности её — мыса Тамар на дальнем краю суши — тридцать тысяч стадий.
— Иохеэра (стрелометательница Артемис)! И это пройти непрерывно сражаясь?
— Не так уж много. Чтобы добраться сюда из Мемфиса, ты уже проехала больше четырех тысяч стадий. Я думаю, что после победы над Дарием там не останется большого войска. За год-полтора я дойду до берегов океана, где не был ещё ни один смертный и даже бессмертный… кроме Гелиоса…
Проницательный взгляд Александра не уловил в лице Таис ожидаемого восхищения. Гетера, казалось, впала в задумчивость.
— Это и есть твоя заветная мечта? — тихо спросила она, опустив голову.
— Да! С юности она преследует меня. Теперь я стою у порога её осуществления.
— А сколько тысяч человек погибнет, устилая твой путь трупами? Стоит ли того таинственный мыс? Наверное, голая скала на берегу мертвого океана?
Великий полководец расхохотался неожиданно и радостно.
— Женщина, даже самая умная, останется всегда короткомыслящей. Такова была и Аспазия у Перикла…
— Если бы он послушал ее, не кончил бы дни в позоре!
— Не будем вспоминать ошибки великих. Ты же считаешь только потоптанную траву, не видя табуна, на ней вырастающего!
— Мой ум действительно мал. Я не понимаю тебя, царь!
— Это так просто! Я убью лишь тех, кто противится продвижению моего войска. Оно пройдет, как борона, равняющая людей. Разве не говорила ты сама о том, что хорошие люди — повсюду похожи, разве не восхищалась моим противодействием учителю — Аристотелю. Я думаю, что умные люди всюду достойны и гомонойа — равенство в разуме — должно соединить Персию, Индию, Элладу и Египет, Италию и Финикию. Сделать это можно только военной силой…
— Почему?
— Потому что владыки и тираны, полководцы и архонты боятся потерять свои права в новом государстве, раствориться среди множества достойнейших. Они заставят свои народы сражаться. Принудить их к повиновению можно, только сломав их крепости, убив военачальников, забрав богатства.
— И ты в силах сделать это в громадной необъятности ойкумены?
— Только я. Боги сделали меня непобедимым до самой смерти, а ойкумена не столь уже необъятна, как я говорил тебе. Пройду к Парапамизу за крышу мира, до Инда и дальше на юг до океана, а Неарх обмерит берега от Вавилона до встречи со мною на краю земли.
— Слушая тебя, веришь учению еврейских мудрецов, — воскликнула Таис. — У них сефирот — разум, иначе Сердце — Бина — женское начало, мудрость, или Хокма, — мужское. С тобой я понимаю, что если женщины — это разумный порядок, то мудрость, его разрушающая, истинно мужская!
Философические рассуждения Таис были прерваны появлением Чёрного Клейта. Он оглянулся на афинянку, уловил едва заметный кивок полководца и сказал:
— Тебя домогается некий мудрец. Он говорит, что владеет важным аппаратом (под этим именем македонцы подразумевали боевые машины) и может рассказать о нем только тебе. А ты завтра покидаешь лагерь…
— Вот как! Они знают даже раньше меня! Пожалуй, это в самом деле мудрец или великий механик. Пусть войдет.
Полноватый человек небольшого роста, с быстрыми глазами вошел, низко кланяясь, настороженно осмотрел Таис, нашел, очевидно, что столь красивая женщина, несомненно, глупа, как беотийская овца, и опустился на колени перед Александром.
