Если в Мемфисе любители муз, особенно эллины, ещё помнили золотоволосую спартанку, то кто знал о Менедеме — одном из тысяч лаконских наемников? И Таис, как ей ни хотелось создать себе место для грусти и памяти незабвенных друзей, отказалась от постановки памятника. В Александрии изваяли великолепный мраморный горельеф и отправили на родину Эгесихоры и Менедема. Появление Ночного Стража будило в сердце Таис тоску по ушедшим, неопределенную тревогу назревающей угрозы.

Во дворце её ожидала приятная весть. Птолемей прислал красавца араба из Фракии, опытного в уходе за лошадьми, и уздечку для Боанергоса поразительной работы, отделанную под его масть красным золотом. Птолемей, как и прежде, чувствуя вину перед Таис, делал неожиданные и роскошные подарки.

Наутро афинянка велела привести иноходца, чтобы покрасоваться на нем в новой сбруе. Раб вывел чёрногривого коня в сверкающей уздечке, с чеканным налобником, изображающим пантер в свирепой схватке. Таис с неизменным восхищением гладила своего любимца, целуя в теплую морду между чуткими ноздрями. Боанергос с коротким нежным ржанием терся головой о нагое левое плечо хозяйки и нетерпеливо ударял копытом, покусывая удила. Только собралась Таис вспрыгнуть на коня, как прибежала няня Ираны, крича, что девочка заболела. Бросив поводья красивому конюху, афинянка побежала обратно во дворец и нашла дочь в приступе колик живота. Иренион, убежав в сад, наелась зеленых персидских яблок, а няня накормила её ещё миндальным печеньем.

Дворцовый врач быстро устранил болий. Таис, растерев и утешив дочь, вспомнила, что иноходец совсем заждался её и мог разбить коновязь, но Эрис, наверное, догадалась промять коня. Чёрная жрица, готовая ехать с ней, осталась у коновязи.

Посланная в конюшню служанка примчалась в сопровождении старого конюха. Старик, задыхаясь, отстал от девушки, а та выпалила, падая на колени перед царицей, что Эрис исчезла со своей лошадью, а Боанергос издох. Таис вскрикнула, будто раненая:

— Как смеешь ты говорить так про коня?! Что он тебе — гиена?!

Перепуганная служанка пролепетала, что иноходец лежит мертвый у привязи. Афинянка схватила за плечо старого конюха, также преклонившего колени. Тонкая ткань его одежды затрещала от рывка.

— Не я виноват, царица, — с достоинством сказал старик. — Коня отравил тот, кто сделал золотую уздечку. Солнце Египта, пойди и посмотри сама.

Таис опомнилась, стремглав слетела с лестницы и понеслась в конюшню. В короткой верховой эксомиде вместо длинного царского одеяния бежать удобно, и Таис обогнала всех.

Боанергос лежал на левом боку, вытянув ноги с чёрными точеными копытами. Прядка густой челки наполовину прикрыла остекленевший глаз. В углу сведенных судорогой губ расползлась зловещая голубизна.

Таис показалось, что верный конь смотрит с укором и ожиданием на нее, не поспевшую помочь. Царица Египта упала на колени, не скрывая слез, и в отчаянной надежде протянула руки, чтобы поднять тяжёлую голову. Сильный рывок сзади не дал ей притронуться к иноходцу. В гневе Таис обернулась с быстротой пантеры и встретилась с синевой мрачного взгляда Эрис. Подруга тяжело дышала. Позади неё воин охраны ловил поводья взмыленной кобылы.

— Не трогай, может, отравлена вся сбруя! Проклятый раб прикасался к ней в рукавицах, а я глупо вообразила, что он поступает так из боязни запачкать сверкающее золото. Если бы ты поехала сразу… Великая Богиня охраняет тебя!

— Где негодяй? Где убийца?

— Я заметила неладное, когда он испугался твоей задержки, метнулся туда-сюда, а когда Боанергос внезапно упал на колени, одним прыжком скрылся в кустах. Я прежде всего бросилась к коню и не сразу кликнула стражу. Мерзкая тварь скрылась. Его ищут!

Таис выпрямилась, утерла слезы.

— Не понимаю смысла отравить Боанергоса, а не меня.

— Это труднее. За твою пищу и питье отвечают много людей.

— Но при чем тут бедный мой иноходец?

— Яд действовал не сразу. Тебе дали времени как раз столько, чтобы выехать на прогулку и удалиться от города. Там Боанергос бы пал…

— Ты думаешь, там была засада?

Вместо ответа Эрис взяла Таис за руку и повела к воротам. Кольцо воинов расступилось, головы низко склонились, и Таис увидела два тела неизвестных людей, по одежде — жителей Дельты. Искривленные лица и вздутые рты указывали причину смерти.

— Вот доказательство. Мы обе спешились бы, занялись конем, а у этих длинные ножи. Я с отрядом всадников поскакала в наше излюбленное место, за красным обелиском. Мы окружили их, но гиены успели принять яд. Тот, кто посылал их, знает толк в подобных делах и снабдил всем, чтобы замести следы. Они знали время и место наших прогулок, а мы воображали, что ездим в уединении. — Смех Эрис, короткий и сухой, вовсе не означал веселья.

— Но ты не можешь думать, что…

— Нет, конечно. Доблестный воин, справедливый царь и любитель женщин никогда не будет способен на это! Нет, здесь рука опытного в придворных кознях человека, возможно женщины…

Таис вздрогнула и сжала кулаки.

— Пойдем к Боанергосу!

Вокруг иноходца стояли воины и конюхи, ожидая распоряжений.

— Наденьте рукавицы, снимите уздечку! — приказала Таис. — Мне бы иметь время подумать, — горько посетовала она Эрис, показывая на сцепившихся пантер, отчеканенных в золоте налобника, — приславший дар проявил неосторожность. Или такие люди считают себя умнее всех других?

— А если это доказательство для того, кому придется напоминать о заслуге? — спросила Эрис.

— Мудрая моя богиня! — воскликнула афинянка, обнимая чёрную жрицу. — Так это могла быть и не она?

Эрис согласно наклонила голову.

— Не она, но тот, кому выгодно её царствование? Страшное это слово — выгодно, когда оно звучит в устах человека, имеющего власть над людьми. Сколько подлейших дел совершено из-за выгоды!

Таис приняла решение.

— Заверните сбрую в холст, окуните в горячий воск и зашейте в толстую кожу. Я приложу свою печать. Моего Боанергоса отвезите к красному обелиску. Пусть выдолбят могилу для него на краю плоскогорья над равниной. Позовите камнетесов, работающих над новым пилоном храма Нейт, я поговорю с ними. И скульптора царских мастерских Хаб-Ау!

До вечера Таис совещалась с мастерами, пока не решила поставить на могиле Боанергоса вертикальную плиту со смелым очерком иноходца, бегущего навстречу солнцу. Скульптор настаивал на изображении царицы и её священных имен. Таис строго запретила ему делать какие-либо надписи, кроме греческой «Боанергос, конь Таис».

Одновременно она попросила Эрис собрать все любимые её вещи, украшения и одежды. Редкости из Индии и Месопотамии Таис велела сложить в одну кладовую, поручив это верному Ройкосу. Семейство тессалийца состояло уже из семи человек, считая вторую жену — финикиянку. Таис давно заметила у македонцев и эллинов тягу к финикиянкам и раскосым скифам из далеких восточных гор. И те и другие были великолепными женами, преданными, выносливыми и заботливыми хозяйками.

Старший сын Ройкоса, обученный наукам, состоял казначеем в доме Таис. Он получил приказание подсчитать и собрать все наличные деньги, золото и драгоценности, которых набиралось немало.

Покончив с делами, Таис опустилась в кресло слоновой кости в личной комнате, куда доступ был запрещен всем, кроме Эрис и приближенной служанки.

— Что ты задумала, госпожа царица? — необычайно мягко сказала Эрис, гладя и перебирая её распущенные чёрные косы.

Таис молчала.

— Разве когда-нибудь царица бросала царство и уезжала из страны, которой правила? — сказала снова Эрис. — Не будет ли это малодушием, не соответствующим высоте положения и судьбы?

— Если царица не правит, то её положение мнимое, — в тон ей ответила Таис. — Не будет ли разумнее уступить место тому, кто не будет мнимым?