Меня окружили со всех сторон: ноги, шаркающие по заиндевелой земле, мечущийся свет факелов, любопытные, сердитые или просто безразличные мужские голоса. Здесь были и верховые: они держались края толпы, и лошади их беспокойно били копытами на холоде.
Я с трудом поднялся на четвереньки, поморгал, прислушиваясь к голосам. Голова у меня раскалывалась от боли; в неровном свете факелов все происходящее казалось нереальным и словно бы рваным, будто действительность и сон мучительно смешались и переплелись в моем сознании. Огонь, голоса, корабельная качка, падающий белый бык…
Чья-то рука сдернула с меня плащ. Вместе с плащом с меня сорвали и часть прогнивших мешков, обнажив плечо и бок до пояса. Еще кто-то схватил меня за руку и ревком поставил на ноги. Другой рукой неизвестный грубо схватил меня за волосы и дернул вниз, заставляя поглядеть на стоявшего надо мной мужчину. Мужчина был высокий и молодой, со светло-каштановыми волосами, которые в свете факелов отсвечивали рыжиной, и лицом, обрамленным элегантной бородкой. Голубые глаза глядели на меня с презрением и злостью. Несмотря на холод, на нем не было плаща. В левой руке он сжимал хлыст.
— Собачье отродье, — с отвращением фыркнул он, смерив меня взглядом. — От него смердит. Похоже, плащ мне придется сжечь. За это я с тебя шкуру спущу, недоносок. Ты, наверное, и лошадь хотел украсть?
— Нет, господин. Клянусь, я взял только плащ. Но я бы его вернул, честное слово.
— И застежку?
— Застежку?
— Твоя застежка все еще в плаще, милорд, — произнес человек, державший меня.
— Я просто взял его на время, чтобы согреться… Было так холодно, что я… — поспешил объяснить я.
— Выходит, ты решил оставить замерзать моего коня?
— Я думал, что это не повредит ему, господин. В сарае было тепло. Я бы положил плащ на место, правда положил бы.
— Чтобы я надел его после тебя, вонючий крысеныш? Только за это тебе надо перерезать глотку.
Кто-то — один из всадников — сказал:
— Да брось ты. Всего-то вреда, что плащ придется отправить завтра суконщику. Несчастный мальчишка едва одет, а мороз такой, что замерзнет и саламандра. Отпусти его.
— По крайней мере, — сквозь зубы процедил молодой офицер, — я согреюсь, вздув его как следует. А ну, не вырывайся. Держи его крепче, Кадал.
Хлыст взметнулся вверх. Человек, державший меня, перехватил меня покрепче, когда я попытался увернуться, но прежде чем опустился хлыст, чья-то тень заслонила свет факела, и запястья молодого человека легко коснулась сильная рука.
— Что происходит? — спросил незнакомый голос.
Словно повинуясь приказу, все замолкли. Молодой человек уронил руку с хлыстом и обернулся.
Услышав голос вновь прибывшего, державший меня слуга ослабил хватку, и я вывернулся из его рук. Возможно, мне бы удалось проскользнуть между людьми, лошадьми и попытаться удрать, но скорее всего верховые догнали бы меня в считанные секунды. Однако я и не думал удирать. Я вовсю глазел на подошедшего мужчину.
Он был высок ростом, на целых полголовы выше лишившегося плаща лорда. Мужчина стоял спиной к факелам, и я не мог как следует рассмотреть его. Слепящие языки пламени расплылись и затрепетали у меня перед глазами; голова мучительно ныла, а мороз вновь набросился на меня, будто хищный зверь. Я видел только высокую темную фигуру, бесстрастное лицо и рассматривавшие меня темные, почти черные глаза.
— Это был ты! — задохнулся я. — Ты же видел меня, верно? Я бежал тебе на помощь, но споткнулся и упал. Я не удирал… скажи ему, милорд, прошу тебя. Я хотел вернуть плащ, прежде чем он вернется. Пожалуйста, объясни ему, что случилось!
— О чем ты говоришь? Что я должен объяснить?
Я заморгал от слепящего света факелов.
— О том, что произошло только что. Это же был ты… Ты убил быка?
— Я что сделал?
Было и так тихо, но теперь наступила полная тишина, нарушаемая лишь дыханием придвинувшихся ближе мужчин и беспокойного позвякивания упряжи.
— Какого быка? — резко спросил молодой человек.
— Белого быка, — ответил я. — Он перерезал ему горло, и кровь забила словно фонтаном. Именно тогда я и испачкал твой плащ. Я пытался…
— Проклятье, откуда тебе известно о быке? Где ты был? Кто тебе рассказал?
— Никто, — удивился я. — Я все видел собственными глазами. Неужели это такая тайна? Сперва я подумал, что сплю, меня клонило в сон после хлеба с вином…
— Клянусь светом! — воскликнул молодой человек, и его крик подхватили остальные: толпа разразилась гневными возгласами: «Убить его — и дело с концом… Он лжет… Лжет, чтобы спасти свою жалкую шкуру… Наверняка он шпионил…»
Высокий незнакомец молчал, не сводя с меня глаз. Гнев окружающих заразил и меня, и я горячо обратился прямо к нему:
— Я не шпион и не вор! Хватит с меня всего этого! Неужели я должен был замерзнуть насмерть, чтобы спасти жизнь лошади?
Кто-то положил мне руку на плечо, но я стряхнул ее движением, достойным моего деда.
— Я не нищий, милорд. Я — свободный человек и пришел предложить свою службу Амброзию, если он согласится взять меня к себе. Вот зачем я прибыл сюда из моей страны и… и я потерял свою одежду по чистой случайности. Возможно, я молод, но я знаю многое, что может быть ему полезно, и я говорю на пяти языках… — Мой голос дрогнул. За моей спиной раздался сдавленный смех. Крепко сжав челюсти, чтобы унять стук зубов, я сделал глубокий вдох и с почтением добавил: — Я лишь прошу приютить меня сейчас, милорд, и подсказать, где я могу найти Амброзия утром.
На этот раз повисла такая плотная тишина, что казалось, ее можно разрезать ножом. Я услышал, как лишившийся плаща молодой человек набрал в грудь воздух, собираясь что-то сказать, но незнакомец остановил его мановением руки. Судя по тому, как все подчинялись ему, он был их начальником.
— Погоди. Он вовсе не дерзок. Взгляни на него. Люций, подними повыше факел. А теперь скажи, как тебя звать?
— Мирддин, мой господин.
— Ладно, Мирддин, я выслушаю тебя, но говори ясно и коротко. Расскажи мне все об этом быке. С самого начала. Ты видел, как мой брат поставил лошадь в сарай, и ты снял с нее плащ, чтобы согреться. Продолжай с этого места.
— Да, мой господин, — согласился я. — Я взял из седельной сумки вина и еды…
— Так ты имел в виду мои хлеб и вино? — возмущенно вмешался молодой человек.
— Да, господин. Мне очень жаль, что так вышло, но я ничего не ел целых четыре дня.
— Хватит об этом, — оборвал меня военачальник, — продолжай.
— Я спрятался в куче хвороста за углом сарая и, верно, заснул. Проснувшись, я увидел быка, вон там, у стоячего камня. Он пасся почти беззвучно. Затем появился ты, с веревкой в руках. Бык бросился на тебя, но ты набросил ему на шею веревку, а потом запрыгнул ему на спину и, заломив быку голову, прикончил животное ножом. Кровь была повсюду. Я побежал на помощь. Не знаю, чем бы я мог подсобить, но я все равно побежал. Затем я наступил себе на плащ и упал. Вот и все.
Я умолк. Переступила с ноги на ногу лошадь, кто-то кашлянул. Никто не отваживался заговорить. Мне показалось, что Кадал, слуга, державший меня, немного отодвинулся.
— Возле стоячего камня? — очень спокойно произнес военачальник.
— Да, господин.
Он повернул голову. Люди и лошади стояли совсем рядом с камнем, который виднелся за их спинами, освещенный огнем факелов на фоне ночного неба.