легко нам будет выдержать январские морозы? А ну, берите молоты, и начнем. До вечера мы пробьем туннель, не бойтесь.

Ночью ребята вернулись домой в таком настроении, в каком солдаты возвращаются после победы. Им удалось наконец очистить туннель ото льда, пробиться на другой его конец и продвинуться по тропе еще на десять шагов. Впереди оставался совсем небольшой отрезок заснеженного, заледеневшего пути, и сердца их трепетали, предвкушая счастье освобождения. Ведь теперь уже всем было ясно, что завтра они будут дома. Остается скоротать последнюю ночь!

Собравшись вокруг костра, они отдыхали, с наслаждением ели виноград и слушали чудесные песни Асо:

Ло, ло, ло, ло, бериванэ. Я гляжу в твои глаза Ясные-ясные, как воды Алагеза…

Сегодня пастушок приготовил товарищам сюрприз. Написав углем на коре дерева последнюю выученную им букву армянского алфавита, он на радостях спел песню, посвященную своей учительнице:

— Молодец, молодец, Асо, браво! — раздалось со всех сторон. — Да ты настоящий поэт!

— Только не приходилось мне что-то слышать нежного пения твоей сестрицы, — не удержался от критики Гагик.

Но ничем теперь уже нельзя было смутить Асо. Он так свыкся с товарищами, с Шушик, что чувствовал себя с ними свободно и легко.

Утром Гагик первым делом спросил:

— Ашот-джан, а не выпить ли нам в ознаменование освобождения по чашке? Не понесем же мы наше вино С собой!

— Ну ладно, по такому случаю можно и выпить. По очереди прикладываясь к неуклюжему глиняному горшку, они пили молодое вино и готовились в последний раз идти на тропу, чтобы расчистить там, как сказал Гагик, «кое-какую мелочишку».

— Ты, Шушик, принеси нам побольше винограда, — распорядился Ашот. — А Саркис пусть останется у костра. Он еще очень слаб, — заботливо добавил он.

И верно, Саркис через силу шел на работу. Даже тогда, когда он был здоров, труд казался ему тяжелым грузом, а теперь и вовсе.

Однако мягкие слова его недавнего противника не в первый раз вызвали у Саркиса чувство стыда.

— Нет, я пойду с вами! — твердо сказал он. — Может, хоть под конец я на что-нибудь пригожусь.

И ребята пустились в путь.

Работали они в этом день с большим воодушевлением, не сомневаясь, что к вечеру выберутся из ущелья. Но оказалось, что они ошиблись в своих расчетах. К тому же в середине дня погода резко изменилась. С запада набегали, закрывая небо, тучи. Потемнело. Дул холодный ветер.

Продрогшие, неимоверно уставшие, мальчики с трудом продолжали работу. Ветер едва не сбрасывал их с узкой тропы.

— Как думаешь, Асо, не расчищает ли ветер снова площадки для снега? — с тревогой спросил Ашот.

— Да, скоро выпадет снег, — ответил пастушок таким голосом, словно сам был повинен в этом новом надвигающемся несчастье.

У Ашота опустились руки. Неужели снова будет закрыта с таким трудом расчищенная ими тропа?

Подошел Гагик. Он спускался в ущелье, чтобы помочь Саркису вернуться в пещеру.

— Ну, что носы повесили? — спросил он.

— Видно, снег пойдет, — уныло ответил Ашот. — Давайте-ка, товарищи, нажмем, пройдем, пока не стемнело, еще шагов десять. Ты измерил, Гагик, сколько мы расчистили сегодня с утра?

— Четырнадцать метров шесть сантиметров и два миллиметра.

Если бы он знал, как неуместны были сейчас шутки! Ребята напрягли последние силы и вновь принялись за работу.

— Кто знает, может, и повезет нам и Асо окажется неправ, — обнадеживал себя и товарищей Ашот.

Пастушок промолчал. Ему не хотелось еще раз быть вестником приближающейся беды. Но сроднившийся со стихией мальчик инстинктом чувствовал, что вскоре вновь начнемся снежная буря.

И верно. Дикая горная природа не дала ребятам пройти вперед и десяти шагов. Неожиданно бурным порывом налетел ветер, и снег сухими, колючими иглами ударил в лицо.

— У меня больше нет сил терпеть! Я должен во что бы то ни стало выйти отсюда и привести помощь из деревни, — заявил Ашот и, схватив дубинку, решительно зашагал вперед.

Он был так раздражен новой неудачей, все его юное существо так восставало против злых сил стихии, что, казалось, ничто не могло изменить принятого им сумасбродного решения.

— Постой, не делай глупостей! — удержал его за полу Гагик.

— Но ты ведь знаешь, что, если я не пойду, мы на всю зиму останемся здесь! Начинается настоящая зима, этот снег уже не растает. Ну, я пошел. А вы вернитесь в пещеру и ждите. Через три-четыре часа придет помощь.

Упрямство Ашота было знакомо товарищам. Раз решил — настоит на своем, сделает как хочет, хотя бы это и грозило ему бедой. Что ж, пусть идет. Кто знает, может, он и на самом деле прорвется.

Как мы уже знаем, тропинка имела вид карниза, но снег покрыл ее так, что сравнял с отвесной поверхностью скалы. Пока не хватил мороз, по этой наклонной поверхности еще можно было кое-как идти. Нога Ашота хоть и тонула в снегу, но все же нащупывала твердую опору. Но ведь под снегом могла оказаться и какая-нибудь трещина. Мало того — тропинка могла где-нибудь и вовсе обрываться.

И все же Ашот смело шел вперед, прощупывая дорогу дубинкой и не отрывая глаз от скалы, которая круто уходила вверх слева от него. Справа была пропасть…

Замерев на своих местах, товарищи не отрываясь следили за каждым шагом Ашота. Ненамного, однако, отошел он от них, когда произошло то, чего все так боялись.

Дубинка мальчика, как ему показалось, встретила опору, но, когда он ступил на это место, нога провалилась. Под снегом оказалась пустота.

Ашоту не удалось удержаться, и он упал лицом в снег. Его дубинка, гремя, скатилась вниз, в пропасть, а вслед за ней заскользил ло краю скалы и сам Ашот. Он повис, ухватившись за какой-то выступ, и казалось — вот-вот сорвется.

— Держись, держись! — в ужасе крикнул Гагик и ринулся вперед.

Но, вися над пропастью, Ашот и сам понимал, что случится, если он разожмет пальцы. «Только бы камень не оторвался», — думал он.

Асо увидел, что у Гагика дрожат ноги и стучат от волнения зубы: в таком состоянии он может все погубить. И откуда вдруг появились у пастушка такое хладнокровие, такая воля?

— Постой, я пойду вперед! — твердо сказал он и, осторожно обойдя Гагика, наклонился над Ашотом и ухватил его за плечо.

Подоспел и Гагик. Он вцепился в другое плечо Ашота, но по-прежнему дрожал, не находя в себе сил справиться с волнением.

— Тверже держись, Ашот, не двигайся, иначе ты и нас потянешь за собой, — внешне спокойно распоряжался Асо. — Ну, Гагик, крепче упрись в скалу ногой. Уперся? Теперь давай будем тянуть вместе. Раз… два… Пошел, пошел!

Последнее «пошел» прозвучало у Асо радостно, восторженно. Мгновение — и они, плача и смеясь, обнимали и целовали спасенного от смерти товарища.

— Сядем, а не то на радостях свалимся вниз все вместе, — опомнился Гагик.

Ребята опустились на землю и долго сидели молча, прислушиваясь к биению своих сердец. Мало-помалу они успокоились. Прошла и нервная дрожь, бившая Гагика. Но перед его глазами все еще стоял Ашот, повисший над бездной.

— Ну, вы возвращайтесь, а я все же пойду, — упрямо сказал Ашот, когда все немного оправились.

Но Гагик схватил его за руку.

— Хоть ты и главный среди нас, но на этот раз мы тебе не подчинимся, — твердо заявил он. — Хватит.

Ашот стоял в нерешительности. Свобода была в каких-нибудь двадцати шагах отсюда. А позади? Позади — томительная, полная лишений зима.

Нет, хотя бы на четвереньках, но он проползет эти двадцать шагов.

Однако недавно пережитый смертельный страх еще не совсем прошел, и после длительных споров Ашот подчинился воле товарищей.

Так близка была свобода, и опять она стала такой далекой!

По тропе, которую они расчистили ценой огромных усилий и которая снова была засыпана снегом, мальчики Молча возвращались в Барсово ущелье. Метель усиливалась. Ветер выл, налетал бурными порывами, то и дело грозя сбросить их в пропасть.

Вскоре они добрались до туннеля. Он тоже опять был забит снегом, пока еще сухим и пушистым, и ноги ребят утопали. А ветер наносил все новые и новые слои.

— Ну, пока молодое вино еще бурлит в наших жилах, смелее проходите через туннель, — подбадривал товарищей Гагик. — Не бойтесь, я следую за вами, а это значит, что все будет хорошо.

Началась отчаянная борьба между разбушевавшейся стихией и изнуренными ребятами. Словно кроты, прорывающие подземные ходы, трудились они в туннеле, руками разгребая снег, и наконец вышли наружу. Однако идти вперед стало невозможно. Стемнело, тропинки не было видно, а вьюга бешено выла и в воздухе носились вихри сухого, как песок, колючего снега.