танец. Нет, Марина навсегда его, Федора. Она хорошая! Именно такую любит Федор, такую ждет. Пусть он не знает всех ее мыслей. Но они должны быть близки ему. Все, что Марина делает, понятно и дорого Федору, он может только радоваться ее хорошему, доброму, чистому сердцу.
Она будет подругой его жизни — вместе с ним пойдет к желанной большой цели!
Все хорошо, все хорошо!
Это было как озарение — все хорошо! Счастливый Федор после тревожной ночи весь день был в приподнятом настроении.
Едва отсидев последнюю лекцию, не ожидая вечера, помчался к Марине в школу. Уроки кончились, девушки выходили из класса. Вместе с подругами шла Марина. Увидев Федора, вспыхнула и улыбнулась — виновато и вопросительно.
— Марина! — крикнул он, не помня себя. — Иди скорей, я тебе что-то скажу такое!
Она остановилась. Подруги гурьбой прошли мимо Федора. Они весело о чем-то переговаривались. Марина смотрела на него ясно и выжидающе. А он молча взял ее за руку и потянул в конец коридора.
— Ну, что ты хотел сказать? — спросила, наконец, Марина.
— Я вот что хотел сказать! — Федор снова замолчал и, оглянувшись, вдруг засмеялся открыто и заразительно, крепко сжимая ее руку. — Ничего… Просто, знаешь, очень надо было видеть тебя, и вот — здравствуй, пожалуйста!
— Ну, здравствуй, — сказала она просто и тоже засмеялась.
Взяв его за локоть (трогательный, доверчивый жест, как его любил Федор!), она пошла рядом с ним к выходу.
И с этого дня… Марина, Марина, Марина!.. Она, казалось, была в самом воздухе, всегда где-то рядом — дома, на лекциях, на собраниях.
В ее семье случилось горе. Отец, уехавший на учебу в Москву, сошелся там с другой женщиной. Марина плакала, она была любящей дочерью.
— Старый дурак, — хмурясь, уронил Виктор.
Для Федора все это было непонятно и дико. Он с гордым и теплым чувством вспомнил отца.
…Внезапно обнаружился соперник. Анатолий Стрелецкий начал ухаживать за Мариной. Федор никак не решался спросить о ее отношении к другу. Она выручила его сама:
— Этот Толя… Что ему надо? Скажи ему. Мне просто неудобно.
Федор передал разговор товарищу. Тот усмехнулся:
— Пардон… Теперь — полная ясность.
И вскоре уехал. Федор вспомнил наставление отца: «Ничего не откладывай на завтра».
А как в любви?
Когда Федор спросил у нее, вышла бы она за него замуж, Марина растерянно сказала:
— Я не думала об этом.
— Марина, я тебя прошу… дай ответ.
Она долго молчала. И непонятным было это молчание.
— Я поговорю с мамой.
Он сам пошел к матери. Умолял ее. Грозил, что не уйдет до тех пор, пока не получит согласия. Наконец обратился к Виктору.
— Не знаю, — сказал тот, — ваше дело. Мне думается только, рано вы затеяли… А впрочем… — Он растерянно посмотрел на товарища и сестру: — Марина, тебя что — не касается?
Она сидела на диване и спокойно улыбалась.
— Ну, что ты молчишь? — вспыхнул Виктор. — Девчонка!
Она расхохоталась.
— Боже мой, как трагичны у вас физиономии! — Вскочила, подбежала к Федору, обняла его и поцеловала.
Раннее материнство придало лицу Марины особое, сосредоточенное и тихое выражение. Она была счастлива, все свои заботы обратила на ребенка, Федор иногда даже протестующе-шутливо спрашивал:
— Марина, у тебя есть муж или нет?
— А что такое?
— Ну, подойди.
Подходила, обнимала. Он смеялся:
— Я тебя ревную к Павлику.
— Глупый!
Коротко прикасалась губами к щеке — очень коротко, мельком, с обидной торопливостью — и опять уходила к сыну.
Федор работал с каким-то ожесточенным упоением.
— Марина, надо учиться. Я буду инженером. Я буду изобретать, строить — ведь для чего-нибудь я родился, в самом деле! Придется пережить трудности, ты можешь?
Она все могла. Она могла ходить в поношенных платьях, в стоптанных туфлях — во имя его мечты. Он до боли сжимал скулы: она одиноко сидит у окна и чинит детскую рубашонку.
— Марина!
— Что ты?
Он хотел предложить ей пойти погулять. В чем? В старом платье?
— Маринка, ты посмотри. Ты посмотри только! Я бился четыре дня над этим интегралом, а оказывается, так просто!
Наивные, смешные уловки! Он хотел увлечь ее своими расчетами. Она внимательно смотрела, удивлялась, хвалила, а потом незаметно переходила на другое, на свое. О, он-то все замечал! Он только не показывал виду.
…Под утро Федор откладывал расчеты и чертежи, тихо ложился рядом с Мариной, лежал с открытыми глазами, затаив дыхание, боясь потревожить ее.
А она чуть вздрагивала во сне, трепетно, будто таясь, вздыхала и просыпалась.
— Я разбудил тебя?
— Ты только лег?
— Нет, я давно, — нарочно, чтобы не волновать ее, говорил Федор.
— Ну, спи…
В кабинет Ванина заглянул Аркадий Ремизов.
— Извините, — сказал он. — Товарищ Соловьев очень нужен в редакции. Отпустите, Александр Яковлевич.
— Пожалуйста. Мы сейчас тоже туда придем.
Виктор ушел. Покончив с письмом, Ванин с Федором тоже отправились в редакцию. Они застали Соловьева и Ремизова за беседой. Говорил Виктор. Он стоял у стола лицом к Аркадию, тот — у стены, прислонившись к ней спиной и заведя руки назад.
Аркадия Ремизова Федор сразу отметил в институте. Он не мог сказать, как началось их сближение, — с такой естественной простотой подошел к нему Аркадий. У Ремизова были большие добрые глаза и счастливый характер: его, как подсолнух к солнцу, тянуло к людям. Вместе с тем он был тверд и настойчив в деле, и это больше всего влекло к нему Федора.
Аркадий прожил трудную, но хорошую жизнь. Работал помощником машиниста, диспетчером на станции, токарем и учился.
— Ох и свирепствовал! — рассказывал он. — По две, по три смены… Часто там же, в цехе, засыпал.
Вообще, о своей жизни Аркадий говорил с каким-то хорошим чувством, ни о чем не жалея, ни на что не жалуясь.
В голодный двадцать первый год на вокзале в Харькове он потерял мать и разыскал ее только через пятнадцать лет. Встреча была грустной. Мать лишилась зрения после неудачной операции. Аркадий мечтал на свой первый заработок отвезти мать в Одессу, к профессору Филатову.
