Федор не задумался сразу, почему Ванин так доволен его дружбой с Аркадием. Если мы любим товарища, то, естественно, признаем, что и другие должны его любить. Только после Федор вернулся к своим размышлениям о том, почему Ремизов во всем поддерживает Ванина и чем объяснить их взаимное теплое отношение друг к другу, хотя они вовсе не были товарищами. Объяснить их отношения симпатией схожих по характеру людей он не мог. Тут было что-то другое. Что именно? Федор не знал, а спросить у Ванина стеснялся.
Но если бы Федор спросил, он узнал бы, что Ванин любит Ремизова за его деловые и человеческие качества, которые определялись одним словом: идейность.
Пожалуй, это были те же самые качества, за какие и Федор считал Аркадия лучшим своим другом, но не мог это ясно выразить.
Да, Ванин доволен дружбой Ремизова и Купреева. С гордостью он подумал, что в работе по воспитанию студентов есть еще один союзник: сама атмосфера института, чистая советская атмосфера дружбы, товарищества, ясных, человечески добрых отношений…
…Выйдя от секретаря парткома, Федор хотел спуститься в Большую техническую аудиторию. Пройдя несколько шагов, он остановился.
В полутьме, опираясь о перила локтями, стоял Семен Бойцов и смотрел вниз, в пролет между лестницами.
— Товарищ Бойцов! — позвал Федор.
Семен вздрогнул и выпрямился. Узнав Федора, нахмурился и опустил глаза.
— Товарищ Бойцов, вы почему не идете вниз?
— А что там? — не сразу и глухо уронил Семен.
— Как что? Там вечер…
— Ну и пусть… — Семен поискал карманы пиджака и, спрятав в них руки, боком, чуть подогнув ногу, прислонился к перилам.
«Да, странный он, конечно», — подумал Федор и вдруг почувствовал, как краска залила лицо. Черт побери, как он мог забыть! Пригласил в свою комнату — и успокоился: сделал дело! Не мог сообразить, что Семен сам, по своей робости, ни за что не переселится, — надо пойти, еще раз позвать, вместе с ним, наконец, перетащить его вещи. Нет, куда там, перегружен высокими делами! Дескать, очень большой руководитель, полторы сотни людей, и какую-то там единицу — Бойцова — можно и упустить. Если и вспоминал, то с недоумением: чего он ждет? Почему не переходит? И вновь забывал в толкотне будней. Ах, чинуша, чинуша, дожидаешься ежедневных напоминаний секретаря парткома — у него меньше дел!
— Слушайте, товарищ Бойцов, — тихо и просительно, дотрагиваясь рукой до борта пиджака Семена, заговорил Федор, — вы меня извините… Я вас тогда пригласил в свою комнату и — замотался… Откровенно говоря, забыл!
Он, укоряя себя, качнул головой и заглянул в лицо Семену.
— Вы не передумали? Я к вам завтра зайду, и мы… — ободряюще улыбнулся и, взяв Семена за локти, чуть сжал их, — мы переедем. Хорошо?
— Хорошо, — потупился Семен.
Федор проводил его до общежития.
Виктор встретил Бойцова равнодушно.
— А, новый квартирант! — И опять повернулся к окну, попыхивая папиросой. Потом выглянул в коридор, спросил у кого-то: — Кипяток есть, не знаете? — Взял чайник, ушел.
Вернувшись, он неторопливо принялся пить чай, хмурясь и думая о чем-то постороннем. Сказал, не поднимая глаз:
— Бойцов, пей чай.
— Благодарю, я пил.
— Ну, смотри. Было бы предложено.
Взял книги и, сказав Аркадию: «Если кто будет спрашивать, — я в Большой технической аудитории», — ушел.
Зато Аркадий Ремизов оказался очень радушным хозяином.
— Ага! — проговорил он, поднимаясь с койки и откладывая книгу. — Пришел? Давно бы так. Давай сюда чемодан. Вот тумбочка. Это твое отделение. Подожди, я уберу шахматы. Играешь в шахматы? Чудесно! Пока чемпион комнаты — я. Тебе это известно? Неизвестно? Позволь, весь город знает!
Федор привел Семена и вскоре ушел вслед за Виктором. Устраиваясь в своем углу, Семен смущенно и неловко (надо же было что-нибудь говорить) выразил свое удивление, что Ремизов, уже кончающий институт, не живет с однокурсниками.
— Федор не пускает, — объяснил тот с серьезным видом. — Избрал старостой комнаты — куда уйдешь?
После Семен узнал, что Аркадий, привязавшись к новым товарищам, сам не хотел покидать их.
Добродушный и невозмутимый, он любил ходить по комнате, угловато приподняв широкие плечи. Часто подтрунивал над товарищами, ловко втягивая их в спор, посмеивался, наблюдая, как спадает с Виктора его подчеркнутое спокойствие и как Федор, чуть бледнея, начинает «резать» правду в глаза.
— Люблю опоры, они обнажают человека. Хорошая, очистительная вещь, — признался он как-то Семену.
Привыкнув к размеренно-напряженной жизни комнаты, Бойцов начал понимать, что не будь здесь Аркадия, жизнь, наверное, шла бы как-то по-другому, хуже, бледнее. Он как бы направлял всю жизнь комнаты осторожной рукой.
Аркадий много знал. Но Семен не замечал в нем ничего похожего на подчеркивание своего превосходства. Впрочем, товарищи сами чувствовали его превосходство. Даже Федор, который мог бы, казалось Семену, считать себя равным с Аркадием, не раз откровенно признавал это.
С ним было хорошо и весело гулять в часы отдыха. Он ни на минуту не оставлял товарища: даже издали, танцуя с девушкой, обрадует теплой улыбкой.
Получая иногда записочки от Жени, он, не скрывал своей радости.
декламировал он стихи, сочиненные им в пику Соловьеву.
— Эх, Дездемона ты моя, Дездемона! — тепло говорил он, всматриваясь в круглый мелкий почерк. — Извини меня, но «извини» пишется через «и».
Когда приходили девушки, Аркадий преображался: что-то шутливое и вместе с тем ласковое светилось в его глазах. Завидев гостей еще в коридоре, он влетал в комнату:
— Девушки!
И начиналась сумасшедшая уборка.
— Чайник… на столе… — шипел Аркадий. — Сколько раз говорил!.. Чьи бумажки на полу? Подобрать! Кто дежурный? Виктор? Смотри у меня!..
Потом все стояли у стола со строгими и торжественными лицами, словно ожидали появления директора с Ваниным.
Семена удивляло, почему Марина редко навещала Федора. Он замечал, с какой поспешностью вставал Федор, если видел Марину среди входивших в комнату девушек. Взявшись за спинку-стула, он придвигал его к столу.
— Садитесь! — неизвестно кому предлагал он.
Марина кивала, проходила к табуретке у окна и там садилась, подперев подбородок рукой и обводя всех внимательными и холодными глазами..
