— Здесь редакция нашей газеты, — пояснил Ремизов.

Женя пожелала удостовериться сама. Пропустив товарищей вперед — они, минуя редакцию, шли по коридору вслед за Ремизовым, — Женя чуть приоткрыла дверь и увидела спину сидящего за столом человека. Рядом стоял стройный юноша с надменными глазами. Он держал в протянутой руке листок и что- то читал. Судя по торжественным, растянутым интонациям, это были стихи.

Юноша опустил руку и сердито сказал:

— Закройте, пожалуйста, дверь.

Женя испуганно откачнулась.

— Сердитый какой!

Но тут же, оглянувшись, вновь приникла к щели.

— Товарищ, мы гости. Надо быть повежливей.

— Хорошо, хорошо, — отозвался юноша, — мы заняты!

Ремизов, заметив отсутствие девушки, недовольно спросил Надю:

— Где же ваша подруга? Она отвлекается.

Надя, рассерженная, вернулась, набросилась на Женю:

— Ты невыносима!

— Но позволь, Надя, — оправдывалась Женя, — что же тут такого? Просто меня все интересует. — И, смешливо округлив глаза, зашептала: — Нет, посмотри, какой красивый! На Байрона похож. Сразу влюбиться можно.

— Кто красивый? — озадаченно спросила Надя.

— Да этот… в редакции… Посмотри.

Ухватив Надю за рукав, она потянула ее к двери. Надя с досадой оглянулась — никого нет? Ах, эта Женя! Но все-таки приоткрыла дверь.

— Ничего особенного, — сказала она и, тряхнув по привычке головой, назидательно добавила: — А вообще я тебя уже предупреждала…

— Ой, ой! — воскликнула Женя, всплеснув руками. — Побежим, отстали!

Они нагнали товарищей в конце коридора, перед спуском в подвал.

— Теперь я познакомлю вас с нашим учебным сахарным заводом, — сказал Ремизов, строго и мельком глянув на Женю. Та виновато улыбнулась.

— Настоящий завод? — спросила она.

— Да, настоящий.

Спустились вниз. Да, это настоящий сахарный завод, только маленький. Все здесь было интересным и удивительным: крошечная свеклорезка, выбрасывающая стружку на движущийся ленточный транспортер; диффузоры, похожие на самовары, в которых из стружки получался свекловичный сок; в рост человека выпарные и варочные аппараты; десятки других машин — насосы, центрифуги, мешалки, компрессоры — и вообще весь процесс, таинственный и заманчивый, который счастливцам, будущим студентам, надлежало изучить (из простой, грубой свеклы получается такой белый, такой чистый, нежный сахар!); все было так занимательно, трогательно-солидно и вместе с тем значительно, что даже Женя Струнникова притихла и большими глазами смотрела вокруг, не пропуская ни одного слова из объяснений Ремизова.

— Здесь студенты приобретают производственные навыки, — говорил он, — здесь все, как на настоящем предприятии: технология, монтаж, теплотехническое хозяйство. Нет только, — Ремизов улыбнулся, — канцелярии и отдела кадров.

Надя Степанова, ревниво следившая за каждым движением подруги, не выдержала и воскликнула:

— Ну, это просто замечательно! — И с просиявшим лицом спросила Ремизова: — У вас много девушек в институте?

— Приблизительно половина. А что?

— Видите ли, у нас в школе все так настроены… все думают, что этот институт не для девушек.

— Глупости! У нас девушки учатся не хуже ребят. Чудесная публика!

Выйдя из подвала в коридор первого этажа и миновав несколько поворотов, молодые люди увидели широкие, массивные двери и над ними красное полотнище. Четкими прямыми буквами было выведено:

— Комната Осоавиахима, — сказал Ремизов.

В Большой технической аудитории высокий, сухопарый, с орлиным носом профессор — декан факультета Трунов — беседовал с теми, кто попал в «первую очередь», то есть пришел с утра.

Впрочем, это собрание трудно было назвать беседой. Трунов говорил один, и, глядя на него, можно было подумать, что он читал любимую поэму, — так вдохновенно и выразительно лилась его речь.

Здесь же сидел директор института. Полный, с мощными плечами и квадратной лысой головой, он оказался совсем не сердитым, как предполагала Женя. Наоборот, он так благожелательно смотрел в зал и с такой готовностью отвечал Трунову, подтверждая то или иное положение, что становилось ясно: директор — прекрасный человек, он желает, чтобы все сидящие перед ним юноши и девушки непременно выдержали приемные испытания и поступили в технологический институт.

Выйдя из аудитории в коридор, Надя и Женя спрятались за огромным фикусом.

— Поступаем сюда! — решительно сказала Надя. — И рассуждать нечего! Ты слышала? Половина института — девушки. А мы что, хуже других?

— Я бы в педагогический, — вздохнула Женя. — Засыплюсь я здесь. Тут одна математика с ума сведет.

— Начинается! Ты же очень способная… только ленивая, не обижайся! Если бы занималась систематически…

— Боюсь.

— Ну, в конце концов это дело твое. А я решила быть механиком — и буду. Понятно?

Надя даже отвернулась.

— Ну и прекрасно! А я пойду в педагогический.

— Женя!.. — начала опять Надя, берясь за розовый пушистый шарик на кофточке подруги. — Признайся: ведь тебе хочется поступать сюда?. Хочется?

— Я не выдержу, сказала тебе.

— А я говорю: выдержишь! Что ты говорила перед экзаменами в школе? То же — «не выдержу, не выдержу»! А как пошла, как пошла, ни одной «удочки».

Так они стояли еще долго. Наконец Женя сдалась.

— Ну, хорошо! Попытаем счастья!

— Ой, милая, хорошая! — Надя порывисто обняла ее и чмокнула в щеку. — Давно бы так!

— Только готовиться вместе.

— Конечно!

— Если засыплюсь, ты отвечаешь.

— Согласна! На все согласна!

Направляясь к выходу, они увидели в конце коридора человека, который встречал их у входа. Он шел, окруженный молодежью, и что-то рассказывал. На прежнем месте — на верхней ступеньке, только ближе к зеркалу, — стоял Федор Купреев.

— Ну, прощайте! — подошла к нему Женя.

— До свиданья, — поправил ее Купреев и крепко пожал руку. — Как решили?

— Поступать! — твердо ответила Женя. — Что мы, хуже других? Нисколько! Мы «чудесная публика», сказал товарищ Ремизов. — И, обращаясь к Купрееву, спросила: — Скажите, кто этот человек?

— Который? — Федор оглянулся.

— А вон с шевелюрой… девушек повел…

— Это наш секретарь парткома, — пояснил Купреев, — Александр Яковлевич Ванин.

Женя задумчиво посмотрела на подругу.

— Ну, пойдем, Надя… До свиданья, товарищ…