Федор Данилович размышлял: день, конечно, завтра напряженный… Сдача Абросимову цеха… Неприятный факт, вообще-то говоря…

Вдруг заявится утром, а прессформы, например, нет — будет только к вечеру… Уколет обязательно… Это — так. Затем — делегация из колхозов… Партию катушек надо дать ночью. Пока будут красить в лакокрасочном цехе, да испытывать, да ОТК еще провозится — вот еще день набежит. А в колхозы когда они придут, эти катушки? Да пока к тракторам приладят, то, се, еще день пройдет, а может, больше… Директор дал срок — завтра к вечеру, — он знает, что ночью инструментальный не работает. А если бы работал? Ого, на целый день можно будет сократить все эти проволочки.

Конечно, незачем закрывать глаза: собрать такую прессформу за одну смену — убийственное дело. В самые напряженные военные дни такую же по сложности прессформу собирали за две смены. Ну, скинем тут на возросшее умение, технические всякие новшества — ребята ворочают мозгами, ничего не скажешь против — все равно одна смена, очень жесткий срок.

Но не в этом главное препятствие. Главное препятствие — ночью слесаря не работают. В войну бывали времена — люди почти не выходили из цехов. А теперь попробуй попросить Илюшу Глазнева остаться на ночную смену — ого! Свет мил не станет. Удивленные тети будут звонить из завкома: Федор Данилович, в чем дело, почему вы отрываете учащуюся молодежь? Опять штурмовщина?..

Никакой штурмовщины, можете успокоиться. Адресуйтесь в конструкторский отдел, это они там проморгали весну — в валенках уже не пройдешь по заводскому двору, а они только с чертежами возятся. А цех отдувайся. Директор дал срок изготовить прессформу к утру… Что? Ну, не ваше это дело, извините за такое нехорошее выражение, работаем мы ночью или нет… Может, нам не спится? Вы только, очень просим, не машите перед носом законами. Сами их знаем. Молодежь мы не отрываем, пусть учится на здоровье. Пригодится, это вам вполне авторитетно можем заявить… Расписание занятий их мы знаем — сегодня четверг, консультация у них. А Глазнев Илюша на консультации и не ходит, он и так все схватывает на лету. Сам любому даст консультацию. Вешайте трубочку…

Вызвал Илюшу Глазнева.

— Ну как?

— Что, Федор Данилович?

— К-хм… да… — решительно, в упор, с холодным подозрением. — Был в пластмассовом?

Ага, краснеешь, брат? Был, был, наверное! Подожди, приедет Абросимов, дадим укорот! Ты у меня сейчас в руках — вот как крикну, да еще кулаком пристукну: опять во время работы бегаешь! А после, дело простое, ходить, хмуриться, не замечать, а потом подойти, равнодушно сказать: есть возможность загладить вину — на ночь согласен? И, будьте спокойны, прессформа обеспечена… Нет, так не годится, не то…

— Ну, был в пластмассовом?

— Нет, а что?

— Как там, не слышал… девчата не говорили — не приехал Абросимов? Сидим тут, а он, может, уже на заводе…

— Нет, Федор Данилович, не приехал…

— Откуда знаешь? Ты же не был в цехе?

Илюша смутился.

— А я… звонил. Узнавал. Не приехал.

Ага! Звонил! Я покажу, как перезваниваться! Болтаете, наверное, по часу… Теперь понятно, почему никак не дозвонишься в пластмассовый — все занято да занято.

— Понятно, — трудно тянет Федор Данилович, не зная, с какой стороны подойти к Илюше. Тот выжидательно стоит у дверей. Эх, была не была!

— Илюша, — тихо произносит Федор Данилович и проводит ладонью по щеке, часто моргая, смотрит в заинтересованное лицо Илюши, — скажи… у вас сегодня консультация?

— Да.

— Ты пойдешь?

Илюша медлит, раздумывая: что бы это значило?

— Нет.

— А почему?

— Да так. Я материал этот знаю.

— Так вот, Илюша, — голос Федора Даниловича озабоченно-вкрадчив, — директор приказал собрать прессформу к утру. Сейчас механический пришлет детали. Если ты действительно не пойдешь на консультацию…

Илюша выразительно смотрит на начальника. Эх, Федор Данилович, так бы сразу и говорил: оставайся, дескать, на ночь, и все.

— Тут еще такое дело, — осторожно, с легкой шутливой снисходительностью продолжает Федор Данилович, — вчера Лиля все спрашивала: а скоро прессформу для катушек дадите? Любит она эту деталь. Да она и выгодная к тому же…

Илюша неловко отворачивается, чтобы скрыть понимающе-торжествующую улыбку: ловок ты, Федор Данилович!

— Нормы там надо пересмотреть, — приняв прежнюю позу, скромно говорит Илюша, — чтобы не было так: одни детали выгодные, другие — нет.

— Правильно, правильно толкуешь, Илюша! — уже смеется Федор Данилович, — так ты, значит…

Опять поскучнел.

— Ты подумай, подумай… Может, действительно, на консультацию пойдешь, а? Смотри, а?

Илюша вдруг рассмеялся и махнул рукой: «Ладно, останусь», — и вышел. Федор Данилович подбежал к двери, весело крикнул вдогонку:

— Зайди к фрезеровщикам. Подали там детали, нет?

Илюша прошел к фрезеровщикам. Детали прессформы были уже на станках. Илюша понаблюдал, прикинул в уме: еще часа на два работы. Показалось, что фрезеровщики не спешат. Илюша сказал:

— Живей поворачивайтесь.

Смена окончилась. Илюша, вернувшись из столовой, пристроился у окна с книгой. Пробежал Федор Данилович. К фрезеровщикам, наверное. Возвращаясь, задержался около Илюши.

— Какая книга? «Непокоренные». Ага. Хорошая книга. Читай, читай.

Илюша сидел за книгой недолго. Он знал, что девчата из пластмассового уже уехали домой — они жили за городом. Но он вспомнил, что ежедневно, в конце смены, мастер вывешивает список — распределение работ на следующий день. Учел ли мастер прессформу на катушку? Наверное, учел, — Федор Данилович, конечно, предупредил. Придет завтра Лиля на работу, а на ее прессе — новенькая прессформа.

Илюша отправился в цех пластических масс. Неширокая ровная полоса бумаги белела на доске объявлений. Неторопливо прочел: «Распределение работ». Так. Понятно. Эх, чудаки, надо было по алфавиту… деталь — слева, а прессформа — справа. А они — наоборот. Ну ничего, разберемся, грамотные. Так, идут детали: трехштырьковая колодка, втулка номер двести первая, каркас… Ага, вот и она, крышка к тракторной катушке. Это — слева. Посмотрим справа, что здесь за фамилия такая стоит.

Палец скользнул слева направо и замер. Лицо Илюши выразило недоумение, потом обиду, а когда он отошел от доски и, остановившись, вновь, издали уже, посмотрел на список, губы его были сжаты плотно, а в глазах — упрямство.

Он вернулся в инструментальный цех. Детали лежали уже на столе, их рассматривал начальник.

— Что с тобой? — с беспокойством и подозрением спросил Федор Данилович, всматриваясь в странно-сосредоточенное лицо Илюши.

Тот поднял спокойные глаза.

— Со мной? Ничего. А что? — И такое удивление прозвучало в его голосе, что Федор Данилович ничего уже больше не спрашивал.

— Ну, Илюша, — торжественно сказал он, — как это в пьесе «Фронт», помнишь? — есть возможность отличиться!

— Постараемся, — в тон ему ответил Илюша, и ловко, нетерпеливо дрогнувшими руками закрепил