Фландэном.

При Третьей республике союз центристских сил часто «работает» на уровне правительства, но редко имеет Продолжение на избирательном уровне. Можно привести всего три примера: 1893, 1919, 1928 г. Но в 1893 г. он Проявился лишь в нескольких эпизодах снятия кандидатур католиками в пользу связанных с ними альянсом прогрессистов: реальное ее влияние было слабым (чего не скажешь о влиянии моральном). В 1928 г. радикалы следовали в основном тактике союза левых: союз центристов был реализован 400 тысячами избирателей радикалов, которые во втором туре отдали голоса правой, несмотря на директивы «своей» партии. И только 1910 г. дал более убедительный опыт: он обязан обстоятельствам, толкавшим правую и социалистов к объединению флангов, с тем чтобы провести через парламент закон о системе пропорционального представительства. Такая неспособность к объединению центристов, часто проявлявшаяся на парламентском и правительственном уровне и дополнявшаяся уровнем избирательным, объясняет недоверие МРП в отношении мажоритарного голосования в два тура: всецело захваченная стремлением к объединению центристских сил (сегодня это называют «Третьей силой»⁷), она опасалась, как бы практика Третьей республики не возродилась в Четвертой. Но это опасение не принимает в расчет коммунистический феномен, который создает трудности для двойственных союзов. Как бы там ни было, после слома трехпартийности 6 мая 1947 г. путем изгнания коммунистов Четвертая республика живет под знаком объединения центристских партий: с тех пор имеет тенденцию править одно и то же центристское большинство — меняются лишь формы. Подобно коалиции Веймарской республики, которую оно во многом напоминает (если не считать мощи социалистической партии), это большинство подвержено угрозе одновременно слева и справа по причине развития сильных партий непарламентского характера: коммунистов и РПФ.

Национальное единение французского типа — такое, что имело место при Пуанкаре, Думерге и Даладье, следовало бы четко отличать от подлинно национального согласия, существовавшего во время войны 1914 г. во Франции, Англии и во многих других странах — во время войны 1939 г., в Бельгии — в период между двумя войнами, etc. Национальное согласие «по Пуанкаре» — это союз всех партий за исключением крайне левых; это антисоциалистический (или антикоммунистический) альянс. Он неоднократно осуществлялся в Нидерландах после 1925 г., его достаточно регулярно практиковала Швейцария после 1919 г. Во Франции после Освобождения утвердился своего рода превращенный «пуанкаризм» в виде трехпартийности: коалиция всех партий против правой. Подлинное национальное согласие — нечто совершенно иное; речь идет об ассоциации всех без исключения существующих в стране крупных партий. Такое единение всех политических направлений оправдано в исключительные периоды огромной национальной опасности, когда абсолютное сплочение усилий неизбежно; в условиях демократического режима оно представляет собой нормальную форму правления военного времени. Но порой оно встречается и в мирное время: так, к нему часто прибегала Бельгия в 1919–1939 гг.: из двадцати правительств, сменившихся за этот период, девять были правительствами национального согласия. В ряду явлений того же рода стоит и альянс двух единственных партий в Южной Африке в 1933–1941 гг. Такая система предполагает большую дисциплину партий и вместе с тем согласие относительно фундаментальных политических принципов. Она по существу реализует посредством альянсов переход к принципам однопартийности. Но единственный альянс не представляет такой опасности, как единственная партия, ибо сама его структура предохраняет от угрозы тоталитаризма и гарантирует многообразие течений и форм выражения мнений. Тем не менее эта система отражает глубокий кризис демократического режима.

И, наконец, нужно сказать о наиболее редкой и наиболее любопытной среди всех прочих форме альянсов: объединении экстремалов, то есть партий крайнего толка. Коалиция крайне правой и крайне левой партий, каждая из которых представляет для другой общественного врага номер один, кажется противоестественной. Но чего только не бывает на свете: в действительности подобные союзы «карпа и кролика» не так уж и редки. Ведь такого рода партии обычно сообща составляют оппозицию умеренным, а иногда и оппозицию политическому режиму. В Третьей республике большинство попыток центристских союзов терпели поражение от коалиций экстремалов: именно для того чтобы избежать этого, союз центристов почти всегда должен принимать форму чуть ли не национальной унии. В Четвертой республике коммунисты и РПФ довольно часто объединяли свои голоса против «третьей силы», как это делали коммунисты и наци при Веймарской республике, а до них — социалисты и фашисты в римском парламенте. Такой союз экстремальных партий в форме оппозиционного парламентского альянса встречается довольно часто. Он гораздо более редок в виде избирательного, а в особенности — правительственного союза. В качестве примера первого можно привести случай, когда во время выборов 1910 г. ВО Франции после соглашения о реформе избирательной системы, направленной против партий центра, правая и социалисты взаимно сняли свои кандидатуры в нескольких округах: согласие было достигнуто на основе общей программы действий. Такое же ограниченное соглашение может служить базой для поддерживаемого экстремалами правительства. Но это позитивное объединение нередко приобретает иное значение: оно связано с тактикой, которая получила название «политики худшего». Речь идет о крайне левой партии, поощряющей политику правой с целью демонстрировать ее абсурдность и нагнетать недовольство ею, вместо того чтобы поддержать умеренно левую политику, которая успокоила бы умы, но тем уменьшила бы и ее собственные шансы. Речь идет также об ослаблении непосредственного и наиболее опасного противника — поскольку он самый близкий — в пользу противника дальнего, с которым непосредственно не конкурируют. Если той же тактики придерживается экстремальная партия правой, между двумя экстремалами может быть достигнуто настоящее соглашение. Если эта «политика худшего» используется против одной из них, все равно в результате происходит ее фактическое сближение с другой. Коммунистическая партия следовала этой тактике во Франции и за рубежом вплоть до 1935 г.: таким образом она играла на руку правой, особенно на выборах 1928 г., что в 1932 г. отняло у нее немало голосов. Но таким способом она сохраняла свою оригинальность и чистоту на протяжении всего периода, необходимого для строительства партии.

Юридические отношения между членами союзов для нас менее интересны, чем соотношение их сил. Первые к тому же ограничиваются немногими примерами общих институтов: Комитет действия немецкого Блока 1906 г., Представительство левых французского Блока 1902 г. и Картеля 1924 г., Комитет народного единства 1936 г., etc. Эти институты могут существовать на избирательном уровне, организуя пропаганду союзников и наблюдая за выполнением соглашений, или на парламентском, где они стараются достигнуть общности позиций и единства голосования входящих в альянс объединений: в этом смысле Представительство левых в 1902–1906 гг. было образцом подобного рода деятельности. Ш. Бенуа называл его «вторым правительством — неконституционным и безответственным»; Э. Комб защищал его как «совместный союз для вынесения на обсуждение и принятия решений: систему, предохраняющую большинство от необдуманных шагов». Отнюдь не все альянсы включали такие институты: стихийные коалиции встречаются чаще, чем организованные. Не больше и таких, которые опираются на общую программу: любой член альянса стремится сохранить за собой свободу действия. Декларации альянсов часто носят характер скорее пропагандистских обращений, нежели планов работы; они даже и формулируются в намеренно туманных и общих выражениях. Будем тем не менее различать программы чисто правительственные, принятые партиями в момент образования «правительств единства», — они самые недолговечные из всех, и программы избирательные, которые могут просуществовать чуть дольше, если имеют отклик в общественном мнении и вызывают известный энтузиазм: в этом случае обращение к программе может стать хорошим средством давления одного союзника на другого. Вот почему избирательные альянсы редко опираются на четко сформулированные документы, или последние имеют в основном ограничительный характер: более умеренный член альянса стремится предотвратить возможные перегибы со стороны своего более радикального союзника.

Институты, а стало быть и общие программы, — это в конечном счете средства установления известного соотношения сил между партиями, связанными соглашением. И в этом смысле можно было бы попытаться различить союзы равные и неравные: но это всего лишь умозрительная классификация. Па самом деле любой союз — неравный, и единственно достойный обсуждения вопрос — это вопрос о степени неравенства. И здесь можно противопоставить альянсы относительно равные и псевдоальянсы, носящие характер доминирования; между ними — бесконечная гамма вариаций и оттенков. Три главные элемента нужно учитывать, чтобы определить степень неравенства членов альянса: их соотносительные размеры,