– И за успешное завершение вашей замечательной истории! – добавила Маргарита.

– Охотно присоединяюсь к вашему тосту Маргариточка, – поднял фужер Свирский.

– Тогда продолжаю. После начала эксплоатации вышеописанного комплекса вывоз нечистот сократился вдвое, а доходы дворника Симоненко, соответственно, возросли. Федор Иваныч был совершенно счастлив, однако этого нельзя было сказать о корпорации золотарей. Вскоре к нам пожаловал сам ее глава – пожилой, толстый, очень важный китаец. Федор Иваныч встретил его чрезвычайно почтительно, торжественно усадил за уставленный бутылками и разнообразными закусками стол, но делал при этом вид, что совершенно не подозревает о цели визита. Гость, впрочем, держался холодно, к рюмке даже не притронулся, только злобно щурился во все стороны и жаловался на плохое состояние дел:

– Не, не, моя не пей, моя старый вера имей, теперь старый вера нет, стариков не уважай, шибко обманывай, милица надо много-много плати, бочка вози далеко-далеко. Рабочка еда нада? Лошадка еда нада? Откуда деньги бери? – он удрученно качал сановной головой и нещадно терзал свою козлиную бороденку.

– Что вы, что вы, господин Ли, ваша самая богатая купец, денег много есть, женка красивый есть, большой человек, важный человек! – уговаривал его, как умел, Федор Иваныч и выставлял вверх большой палец с грязным потрескавшимся ногтем.

– Ты, Симона, шибко хитрый люди. Как так, гости есть много – а говна мало совсем? Куда говно пропал?

– Почем моя знает? – выкручивался «хитрый люди», – моя думай: они теперь кушай мало, пампушка шибко дорогой стал, я сам теперь пампушка купить не могу!

Евгений Семенович до того вошел во вкус своего рассказа, что не заметил, как вскочил со стула и принялся в лицах изображать переговоры дворника с золотарем, постепенно повышая и повышая голос. Слово «говно», повторяясь все чаще, эхом отзывалось по всей террасе. Мужчины, сидевшие за соседними столиками, начали неприязненно оглядываться. Назревал скандал, и Наталье Михайловне пришлось сильно дернуть мужа за развевающуюся полу пижамы. Евгений Семенович опомнился, немного смутился и сел.

– В таком роде они беседовали долго, но безрезультатно, – сбавив тон, продолжил он, – потом оба отправились к новой выгребной яме. Господин Ли тщательно промерил бамбуковым шестом ее глубину, ничего особенного не обнаружил и вконец расстроился. «Совсем ничего не понимай!» – сердито объявил он нам, уходя. А фокус был в том, что при каждом сильном дожде, которые в начале лета происходили регулярно, Симоненко спускал часть нечистот в городской водосток.

Но в июле погода резко переменилась. День за днем нещадно жарило солнце, ни единого облачка не появлялось на небе, как будто их вообще не оставалось больше в природе. Наступила жуткая сушь. Выгребная яма заполнялась со страшной скоростью, тучи поганых мух, жужжа, кружили над ней. Федор Иваныч, вложивший в «шахту» всю свою душу и все свои сбережения, спал с лица. А дождя все не было. Наконец, уже в середине сентября, наступил тот великий день. С самого утра было до невозможности душно. В воздухе сгущалась какая-то жуть, но к вечеру, когда горожане начали впадать в отчаяние, со стороны залива повеял легчайший ветерок. Как-то незаметно весь восток затянулся тучами, а ветер все усиливался, и ночью разразилась одна из тех умопомрачительных гроз, которыми славятся те места. С неба низверглось море воды, начался потоп. Грохот стоял такой, что ни о каком сне и речи быть не могло. Мои маленькие братья и сестры забились в угол и ревели со страху, а я не знал, что с ними делать, и очень обрадовался, когда дверь вдруг распахнулась, и в комнату ввалился необычайно веселый отчим в мокром макинтоше. В руках он держал ломик, лопату и фонарь, прихваченный в свое время с шахты на память. «Сбирайся, пацан, поможешь мине!» Я быстро оделся, накрылся, как капюшоном, джутовым мешком и вышел за ним на улицу. С неба лило, под ногами бурлили потоки грязи, с крыш валились целые водопады, и все это журчало, скворчало, ревело, дико барабанило по жестяной облицовке бараков, не говоря уже о вспышках молний и оглушительных раскатах грома. Я сразу же ослеп, оглох, до нитки промок, спотыкался на каждом шагу и старался только не отстать от широко шагавшего отчима. Мы подошли к той самой будке, где находилась задвижка. Федор Иваныч отомкнул амбарный замок. Внутри, к моему удивлению, был навален всякий хлам. Симоненко сноровисто освободил часть пола, отковырнул пару досок, и приказал мне спуститься в подпол и раскапывать землю. Вскоре я на ткнулся на чугунную крышку люка. Под ней обнаружился вентиль задвижки. Отчим одним рывком вытянул меня наверх, а сам спустился на мое место. «Ну, Боже благослови!» – перекрестился он и принялся с натугой поворачивать штурвал. К грохоту ливня присоединился глухой подземный рокот. Мы молча сидели и слушали. Отчим курил. Через полчаса вентиль был вновь закрыт. Мы водворили крышку на место, засыпали ее землей, прибили доски и даже хлам навалили так же, как он лежал прежде. Симоненко высунулся наружу и подозрительно огляделся. Ничего не изменилось, разве что дождь немного утих. «Ты, того, пацан, сбегай сейчас на вулицю, побачь, як там», – приказал он мне, замыкая дверь. Я перемахнул через забор.

На улице все было нормально, насколько можно было разобрать при редких уже молниях. В том месте она круто спускалась к заливу. Сам не зная зачем, я медленно пошел вниз по скользким доскам. Под ними ревел водяной поток. Вскоре начала ощущаться вонь, усиливающаяся с каждым моим шагом. Площадь внизу была затоплена, и отнюдь не чистой водой. Смрад стоял такой, что я испугался и во все лопатки убежал наверх. Дома меня поджидал отчим. «Ну як там?» – «Да ничего, – говорю, – просто ужас, что такое делается. Здесь-то еще ладно, а весь центр города затоплен нашим говном и воняет нестерпимо!» – «Это хорошо, – сказал Федор Иваныч, – главное, чтобы тут не воняло, а прочее до нас не касаемо. Ты, пацан, язык за зубами крепко держи, а то, чуешь? – и он поднес свой огромный шахтерский кулак к моему носу. – Это тебе не в бирюльки играться, это твоя першая горняцка смена была!» И захохотал.

Наша Нагорная улица впадала в поперечную ей Сейфунскую улицу, а та, сбегая еще ниже к заливу, пересекалась, в свой черед, со Светланской улицей, главной в городе. На Сейфунской стояли дома Англо- Датской компании, магазин «Кунст и Альберс», пожарное депо, а на самом углу с Нагорной – двухэтажное здание городского управления милиции. В ту ненастную ночь окна их второго этажа ярко светились – начальник милиции имел твердую привычку к картам. В полупустом зале за массивным казенного вида столом четверо офицеров расписывали пульку. По ходу игры обсуждалась потасовка, случившаяся накануне в ресторане «Золотой Рог». Сам начальник, высокий лысый подполковник, спорил со своим замом, чахоточного вида поручиком, о достоинствах некой Ниночки. Поручик выказывал себя эдаким циником, а подполковник, будучи под газом, скорее завзятым романтиком. В беседе участвовал также железнодорожный капитан, пытавшийся подойти к проблеме с рационалистической точки зрения. Четвертый игрок – молоденький подпоручик, больше посмеивался да подкручивал тонкие усики. Ему в тот вечер шла отменная карта.

– Слышь, Жень, кончай давай заливать, – прервал рассказчика Свирский. – А то я уж было уши развесил.

– Почему это я заливаю?

– Тебе виднее. Вот, кстати, несут наш шашлык, лучше поздно, как говорится…

– Вы никак не могли знать, о чем они говорили, – пояснила Марго.

– Вот еще! О чем же еще они могли разговаривать, беляки эти? – Евгений Семенович стянул с шампура зубами хороший кусок баранины и принялся яростно его жевать, одновременно прихлебывая вино. Жена протянула ему свой фужер. Он налил ей, наскоро проглотил еще один кусок, запил и продолжил.

– «Господа офицеры, вы ничего не чувствуете?» – потянул носом подпоручик. «Как будто… воняет чем- то», – отозвался подполковник. «И как еще воняет! Что же это, господа?» – «Золотари говно везут», – меланхолично предположил поручик. «В такую-то погоду?» – капитан встал и распахнул окно. Нестерпимая вонь тут же заполнила всю комнату.

– Товарищи, это просто невыносимо! – взмолился Свирский. – Дай нам хотя бы доесть спокойно. Отличный же шашлычок, винцо, красивые женщины, а ты все портишь своими донельзя странными фантазиями…

– Не слушайте его, Евгений Семеныч! – и Марго продолжила обрабатывать низку красно-коричневого, сочащегося жиром мяса меленькими остренькими зубками.

– Ну, значит, в комнате нечем стало дышать. Офицеры заткнули свои благородные носы надушенными платочками. Подполковник выглянул за дверь и гнусаво заорал: «Струнников!» Через некоторое время появился бородатый унтер с выпученными глазами. «Не торопишься, скотина! Узнай сейчас же причину этого безобразия и доложи. Живо, одна нога здесь, другая там! Я этих проклятых „ходей”, чтоб им, так их