закончилось, Бен опять начал реветь и биться. Гарриет сделала ему еще укол.
Дети сидели перед телевизором, но не смотрели на экран. Джейн и Пол плакали. Дэвид сидел у стола, подперев голову руками. Гарриет сказала тихо, чтобы услышал только он:
– Ладно, я преступница. Но там его убивали.
Дэвид не пошевелился. Она встала у него за спиной. Не хотела видеть его лица.
– Он бы умер через несколько месяцев, – сказала она. – А может, и недель.
Молчание. Наконец, Гарриет обернулась. Она не могла смотреть на Дэвида. Он выглядел больным, но это не болезнь…
Она сказала:
– Я бы этого не перенесла.
Дэвид медленно произнес:
– Я думал, это и было задумано.
Гарриет закричала:
– Да, но ты не видел этого, ты не видел!..
– Я старался
Дэвид ерничал, но это потому, что у него стоял ком в горле.
Наконец они посмотрели друг на друга – долго, твердо, зная друг о друге все. Гарриет подумала: ладно, он прав, а я нет. Но так вышло.
И сказала вслух:
– Ладно, уже сделано.
– Вот-вот, это
Она села рядом с детьми на диван. И увидела, что у всех – заплаканные лица. Она не могла дотронуться до них, чтобы утешить, потому что это из-за нее они плакали.
Когда она, наконец, сказала: «Спать», – дети поднялись все разом и вышли, не глядя на нее.
Она принесла в большую спальню запас подходящей еды для Бена. Дэвид перетащил свои вещи в другую комнату.
Когда под утро Бен проснулся и начал вопить, она покормила его и уколола.
Детей, как всегда, накормила завтраком, стараясь вести себя обычно. Они тоже старались. О Бене никто не вспоминал.
Когда спустился Дэвид, она попросила:
– Отвези их в школу, пожалуйста.
В доме остались только она и Бен. Когда он очнулся, Гарриет покормила его, но не стала колоть. Он вопил и бился, но, как ей показалось, гораздо слабее.
В момент передышки, когда он вроде бы выбился из сил, Гарриет сказала:
– Бен, ты дома, ты не там.
Он слушал.
– Если ты перестанешь так шуметь, я освобожу тебя из этой штуки, в которую тебя засунули.
Но почти сразу он опять начал вырываться. Сквозь визг Бена Гарриет услышала голоса и вышла к лестнице. Дэвид не поехал на работу, он остался дома помогать ей. Внизу стояли две молодые женщины- полицейские, и Дэвид им что-то говорил. Скоро они ушли.
Что Дэвид им сказал? Она не стала спрашивать.
К тому времени, когда дети должны были вернуться домой, она сказала Бену:
– Теперь я хочу, чтобы ты вел себя тихо, Бен. Сейчас придут остальные дети, и ты напугаешь их, если будешь так орать.
Он стих: это было изнеможение.
Он лежал на полу, уже измазанном экскрементами. Гарриет отнесла его в ванную, распутала, посадила в ванну и помыла, и увидела, что он дрожит от ужаса: когда его мыли в той больнице, он не всегда был без сознания. Она перенесла его обратно в кровать и сказала:
– Если ты опять начнешь, я надену на тебя ту рубашку.
Он заскрежетал зубами, глаза вспыхнули. Но все же он боялся. Гарриет поняла, что управлять им придется через страх.
Она прибралась в комнате, пока Бен лежал, шевеля руками, как будто забыв, как ими пользоваться. В той полотняной тюрьме он, видимо, пребывал все время после того, как оказался в больнице.
Потом он сел на корточки в постели, двигая руками и оглядывая комнату и, наконец, узнавая и дом, и Гарриет.
– Открой дверь, – сказал он.
– Нет, – ответила она. – Сначала я должна убедиться, что ты будешь хорошо себя вести.
Он завелся было снова, но Гарриет закричала:
– Бен, я сказала! Будешь орать и визжать, я тебя свяжу!
Он сдержался. Гарриет подала ему бутерброды, которые он, давясь, заталкивал в рот.
Он позабыл все те основные человеческие привычки, научить его которым стоило такого труда.
Пока он ел, Гарриет тихо говорила:
– Теперь послушай меня, Бен. Ты должен слушаться. Если ты будешь хорошо себя вести, тебя не обидят. Ты должен есть, как положено. Ты должен ходить на горшок или в туалет. И не должен вопить и драться.
Она не была уверена, что Бен услышал ее. Повторила еще раз. И еще несколько раз.
В тот вечер она оставалась с Беном и вовсе не видела остальных детей. Дэвид поднялся в другую комнату, не к ней. Как она сама чувствовала в те дни, она защищала всех от Бена, заново обучая его жизни в семье. Но Гарриет знала: они чувствовали, что она повернулась ко всем спиной и предпочла отправиться в чужую страну – с Беном.
В ту ночь Гарриет заперла Бена на ключ и задвинула засов, уложила его без укола, надеясь, что он будет спать. Бен уснул, но проснулся, визжа от страха. Гарриет пошла к нему, он забился в угол кровати, прижался к стене, закрыв лицо согнутой рукой, неспособный ее услышать, а она говорила и говорила, подбирая разумные убедительные слова против нахлынувшего на него ужаса. Наконец Бен затих, и Гарриет дала ему поесть. Он никак не мог наесться: в больнице он по-настоящему голодал. Ведь его приходилось постоянно колоть, а одурманенный, есть он не мог.
Поев, Бен, усевшись на корточки, снова прижался спиной к стене и смотрел на дверь, откуда могли появиться тюремщики: он еще не вполне осознал, что находится дома.
Вот он клюнул носом, с мычаньем проснулся; клюнул… проснулся… Гарриет успокоила его, он заснул.
Шли дни, проходили ночи.
Бен наконец понял, что он дома и в безопасности. Постепенно перестал глотать еду так, будто каждый кусок – последний. Начал понемногу пользоваться горшком, а потом дал взять себя за руку и провести по коридору в туалет. Потом спустился вниз, бросая взгляды вокруг, чтобы увидеть врага прежде, чем его схватят опять. Он понимал, что именно здесь, дома, его поймали в ловушку. И поймал отец. Первый раз, когда Дэвид попался ему на глаза, Бен отпрянул и зашипел.
Дэвид не пытался разубедить его; он решил, что теперь Бен – забота Гарриет, а его забота – дети, настоящие дети.
Бен занял свое место за большим столом среди детей. Не сводил глаз с отца, который предал его. Хелен сказала:
– Привет, Бен.
Потом Люк:
– Привет, Бен.
Потом Джейн. Но не Пол, который был несчастен оттого, что Бен снова здесь – он вылез из-за стола и плюхнулся на стул, сделав вид, что смотрит телевизор.
Бен наконец ответил:
– Привет. – Его глаза перебегали с одного лица на Другое: друг или враг?
Он ел, глядя на них. Когда дети пошли смотреть телевизор, он двинулся с ними, подражая им ради своей
