В министерстве, назначая меня директором института, говорили: «Ваше дело — выдвинуть идею изысканий, наметить стратегию научного поиска; остальное — задача ваших помощников и заместителей». При этом я оставался заведующим кафедрой в учебном институте и возглавлял клинику. Лечил больных. Как к академику ко мне прикреплена группа молодых учёных — я должен растить смену в науке. К тому же издавать (на протяжении свыше двадцати лет) журнал «Вестник хирургии».

Будь и семи пядей во лбу — не справишься со всеми нагрузками.

И всё же ничто меня не пугало: ни объём работы, ни сложности научных проблем. Шёл на новое место бескорыстно, с подъёмом. Ещё в молодости стал изучать лёгочные заболевания, произвёл тысячи операций на лёгких, предложил ряд хирургических методик. И теперь радовался разворачивающимся пульмонологическим исследованиям. Выбрать верную дорогу и направить по ней квалифицированных специалистов — вот о чём я думал, соглашаясь на совместительство.

Организационный период, однако, затянулся, потребовал «не запланированных» усилий. Я не смог сразу же опереться на достойных заместителей. Тянул воз сам. Подолгу отсутствовал в институте, а когда возвращался из разъездов, целиком погружался в неотложные медицинские заботы. Благие пожелания министерства о «разделении труда» не воплотились в реальность, да и что понимать под таким разделением? С одной стороны, ясно, что нельзя объять необъятное. С другой — неправомерно рассматривать развитие науки в отрыве от воспитания тех, кто её развивает. Это-то последнее обстоятельство я поневоле упустил из виду.

Увлечённый поприщем, где мы во многом были первопроходцами, я не сомневался, что тот же энтузиазм движет всеми, только не у всех одинаково получается. Старался учить, помогать защищать диссертации. И не учёл, что люди, которых, подобно их старшим коллегам, жизнь не испытывала на прочность, привыкали к иждивенчеству. Потом, что закономерно, искали себе попутчиков на обходных путях в науке.

Они взяли на вооружение принцип: в мутной воде легче карасей ловить. Выработали своеобразную тактику: если ты не отвечаешь требованиям руководителя, подними шум, выставь себя несправедливо пострадавшим, привлеки внимание общественности, потоком демагогии и ложных обвинений заставь замолчать тех, кто безусловно прав.

Мудра народная поговорка: «Дисциплина — против беспорядка плотина». Пошатнулась у нас дисциплина — стал постепенно ухудшаться моральный климат в коллективе. По своему научному потенциалу институт выходил на самый высокий уровень в мире, а в недрах его зрела склока.

В чём же меня обвиняли?

Прежде всего в нарушении принципа подбора кадров, в неумении работать с молодыми учёными, распознавать таланты, в нечуткости, предвзятости и т. д. Но ведь успехи института свидетельствовали как раз об обратном.

Авторитетные комиссии признавали: «Институт, несмотря на короткий срок своего существования и неукомплектованность установленной штатной численностью, за прошедшие годы успешно выполнял функции головного института по общесоюзной проблеме. Научные кадры института обеспечивают возложенные на них задачи, осуществляется научно-исследовательская работа на современном уровне. Определены главные научные направления».

А в то же время число комиссий множилось, горстка «обиженных» искусственно раздувала нервозность. Честные врачи не ввязывались в конфликт, но и на мою защиту никто не бросался.

Сейчас, по прошествии многих лет, когда я посмотрел по телевидению пьесу А. Софронова «Операция на сердце», меня поразило совпадение ситуаций — той, инспирированной моими недругами, и придуманной драматургом, но обобщенно-типической. Такое «узнавание» жизненных коллизий отметили и телезрители. По их настоянию Гостелерадио СССР опубликовало подборку откликов.

«…А. Софронов очень убедительно показал силу подлости человеческой, силу клеветы, опасность «операций на сердцах» людей настоящих, талантливых, большой внутренней культуры, как профессор Иванов».

«Пьеса имеет большое социальное значение, она злободневна, гражданственна. Возможно, и до негодяя-приспособленца кое-что дойдёт, — пишет заслуженный врач РСФСР, кандидат медицинских наук Н. Каверин. — Я главный врач станции «Скорой медицинской помощи» Москвы. Коллектив у нас более восьми тысяч человек, служба уникальная. Работа оперативная. К сожалению, приходится сталкиваться с анонимками подлыми, грязными. Они отнимают время, действуют подавляюще морально. Откладываются срочные дела, а это-то и нужно анонимщику. Он ведь против дела против укрепления дисциплины, против способных деловых людей».

«…«Операция на сердце» — явление реалистическое, важное, — отмечает академик А. Целиков. — Я работаю не в области медицины, а в области металлургии, но в этом телеспектакле много общего с тем, с чем мне не раз приходилось сталкиваться. Надеюсь, фильм… поможет: анонимщиков станет меньше и не будет столь многочисленных отвлекающих от дел комиссий».

Ещё мнение: «…спектакль — сама жизнь. С её неизбежными конфликтами и противоречиями… Есть одно стремление — художественно выявить и донести до нас, зрителей, главное — чуткое отношение автора к болевым точкам, его раздумья о том, как сберечь «Ивановых», ибо они опора нашей совестливости, нашей нравственности, нашей гражданственности».

«Больше делайте подобных фильмов о нравственности и оставляйте нам… возможность самим додумать…»

«…Я ожидала, что общественность клиники осудит поступок мерзавца-клеветника, погубившего замечательного человека, профессора Иванова. Но, к моему разочарованию, этого не показали…»

«Почему автор показал, что можно оклеветать, облить грязью чистого человека, а анонимщики и нечестные люди остались без наказания?!»

Почему? Да именно потому, что А. Софронов не покривил против жизненной достоверности. Здесь не к месту схемы. Куда смотрели?.. По какому праву молчали?.. И видели всё, и понимали. Но ведь требуется немалое мужество в борьбе с носителями зла, порой с риском сломать собственную карьеру, поставить под удар свои интересы. А если и не это удерживает, то — нерешительность: с той стороны — наглый натиск, обезоруживающая демагогия. Нужна такая же наступательность, а её нет. Лучше не связываться. Дыма без огня не бывает…

Каждый должен сам вершить над собой суд чести, оказываясь свидетелем или участником подобной ситуации, тогда только можно преодолеть и личную, и общую душевную инертность. Получая моральную встряску, каждый обязан «додумать» свои поступки, свою позицию и — добровольно сделать окончательный выбор.

«Очень благодарны за фильм «Операция на сердце». Обещаем разыскивать клеветников и спасать честных людей. Красные следопыты». Вот так. Всё чётко и определённо. Да здравствует юношеский максимализм, не знающий компромиссов! В добрый час!

…В институт приезжала очередная комиссия, ничего не находила, вскоре появлялась другая. Так продолжалось долгие месяцы. Я — директор, и безотносительно к тому, виноват я или нет, чувствовал себя ответственным за создавшиеся обстоятельства, которым надо было положить конец. К тому же не в оправдание, а ради прояснения истины скажу: человек, как и машина, имеет определённый запас прочности, и рано или поздно этот запас иссякает, когда вокруг не видно поддержки. Единственный разумный выход — оставить институт.

Проявил слабость, сдался? Может быть. А скорее, подчинился инстинкту самосохранения: я хотел работать, приносить пользу, продолжать операции на лёгких и сердце и по возможности уберечь своё…

Ну а те, кто писал жалобы, — они добились чего-нибудь?

«Нельзя правды ни утопить, ни погасить, она, как солнце, вечная…» — утверждал ещё двадцатилетний Борзенко и непоколебимо в это верил.

Со временем выяснились все аспекты конфликта, затеянного с неприглядной целью. Его инициаторы предстали в истинном свете. По большому счёту им нечего было положить на алтарь науки, кроме карьеристских устремлений. Новый директор уволил их из института, одного за другим — без потери для дела и, наверное, без сожаления.

Пребывание в Институте пульмонологии в течение пяти лет, несмотря ни на что, считаю лучшим и плодотворнейшим периодом в моей жизни. Не всё у нас было идеально, не всегда мы выбирали верную и