Павел начинает свое утверждение с отрицания: я не воспротивился небесному видению. Но как бы он мог? Видение было явно с неба, оно совершенно потрясло его. Его фанатизм был сломлен в мгновение ока, а тайные сомнения сразу рассеялись. Ему явился Христос и призвал его: Павел повиновался в точном соответствии тому призыву, который прозвучал из уст Господа. Сначала в Дамаске, потом в Иерусалиме и Иудее, потом вновь язычникам он провозглашал Благую весть и призывал людей, чтоб они покаялись и обратились к Богу, делая дела, достойные покаяния (20). Слово «обратились» в стихе 20 — epistrepho, как и в 18 стихе, хотя там это переходный глагол, поскольку Павел мог «повернуть» людей, тогда как здесь это непереходный глагол, потому что людей призывают самим совершить этот «поворот» в ответ на проповедь Павла. И это не противоречивые утверждения: они объясняют друг друга. Отметим также, что Павел с самого начала ясно дает понять, что хотя спасение дается через веру (18), но оно должно быть подтверждено добрыми делами.

Благая весть, провозглашенная Павлом, и обетования, данные язычникам (17, 20–21) о том, что они могут получить новую жизнь и войти в новую общину без необходимости прежде стать иудеем, и заставили иудеев восстать против Апостола. Они схватили Павла во дворе храма и пытались убить его (21). Он он был избавлен от их рук, согласно обещанию Христа (17), и Божья защита охраняла его до сего дня. Поэтому, возвысил Павел свой голос,

«Я до сего дня стою» (22а), (как несколько столетий спустя скажет Мартин Лютер совету в Вормсе), свидетельствуя (как повелел ему Иисус) малому и великому, как немудрым, немощным, незнатным и уничиженным из 1 Послания к Коринфянам 1:26 и далее, так и вельможам, присутствовавшим на суде, ничего не говоря, кроме того, о нем пророки и Моисей говорили, что это будет (226). Это новое утверждение о том, что Павел не ввел ничего нового, но лишь верно истолковывал Писания, находит свою параллель у Лютера и других реформаторов шестнадцатого века. Римско–католическая церковь обвинила их в том, что они разрабатывают новое учение. Но они отрицали это. «Мы не учим ничему новому, — утверждал Лютер, — но мы повторяем и устанавливаем старое, чему Апостолы и все Божьи учители учили до нас» [491]. Или, как веком позже сказал Ланселот Эндрюс, «мы обновляем старое, а не вносим новое» [492].

А что предсказывали Моисей и другие пророки? Они предвосхитили три события: первое, что Христос имел пострадать, второе, что, восстав первый из мертвых, явится, чтобы исполнить третье пророчество, а именно — возвестить свет народу (Иудейскому) и язычникам (23) (ср.: Лк. 24:45–47). Еще проще, Иисус Христос был, согласно Книге Пророка Исайи, «страдающим слугой» Божьим, Который должен был пострадать и умереть за наши грехи (Ис. 53:4 и дал.), воскреснуть и высоко вознестись (Ис. 52:13; 53:12) и стать светом для язычников (Ис. 42:6; 49:6; ср.: 60:3). Далее, когда Евангелие в центр своей Благой Вести ставит искупление, воскресение и провозглашение Христа (через Его свидетелей), воскресение видится неотъемлемой частью благовестия. Павел постоянно обращался к теме воскресения во время всех судебных разбирательств по его делу не для того, чтобы спровоцировать фарисеев и саддукеев на ссору, и не только для того, чтобы показать, что он был верен иудейской традиции, но потому что воскресение Иисуса было началом и залогом нового созидания, и именно поэтому должно было находиться в сердце евангельской вести.

Павел Фесту: (отвечая сдержанно и с чувством достоинства): Нет, достопочтенный Фест, я не безумствую, но говорю слова истины и здравого смысла: (25). Ибо знает об этом царь, пред которым и говорю смело; я отнюдь не верю, чтобы от него было что–нибудь из сего скрыто, ибо это не в углу происходило (26).