Таким образом, выход в свет «Бесплодных усилий любви» представляется весьма значительным событием для создания современной концепции писательского труда. Не в последнюю очередь благодаря Шекспиру повысились, или, можно сказать, сформировались, статус и репутация автора, зарабатывающего литературным трудом. После весны 1598 года количество чужих пьес, вышедших под его именем, умножилось. Историки театра отмечали, что начиная с этого времени драматурги стали более «решительно» отстаивать свое место и среди актеров, и среди издателей. Автора узнавали скорее по книге, чем по театральной постановке, и пренебречь им было уже нельзя.
Осенью того же года появился первый хвалебный отзыв о Шекспире, более как о драматурге, а не как о поэте, и мы можем предположить, что это не было случайным совпадением. В «Сокровищнице ума» Фрэнсис Мерез отметил, что «как Плавт и Сенека считались лучшими мастерами комедии и трагедии у латинян, так Шекспир в обоих этих жанрах превосходит всех среди англичан». Среди шекспировских комедий он упоминает «Сон в летнюю ночь» и «Венецианского купца», а среди трагедий — «Короля Иоанна» и «Ромео и Джульетту». В довершение похвалы сказано: «Кажется, музы говорили бы отточенными шекспировскими фразами, умей они говорить по-английски». И далее он упоминает имя Шекспира в пяти местах. Эта высокая оценка, лишь в малой степени преувеличенная общим приподнятым настроем панегириков Мереза, означает, что Шекспир был выдающимся мастером в своей области и, как автор, мог занять место рядом с упомянутыми в книге «Филипом Сидни, Спенсером, Дэниелом, Дрейтоном». Шекспир сделал профессию драматурга уважаемой в культурных слоях общества, что трудно было вообразить двадцать лет назад.
Незадолго до этого Мерез напечатал проповедь, озаглавленную «Божественная арифметика», и в том же году, что и «Сокровищницу», выпустил религиозную книгу под названием «Молитва Гранады»[288]; позднее он стал ректором в Рэтленде. Итак, Шекспир теперь привлекал внимание не только зрителей «второго сорта», населяющих партер, но и людей благочестивых. Мерез был строг к Марло, Пилю и Грину, ведущим распутную жизнь, но Шекспира ставил на более высокую ступень, рядом с Сидни, Дэниелом и Спенсером. Публикация «Сокровищницы» знаменовала также очень важный этап в литературной репутации Шекспира; с этого момента критики начали серьезно комментировать его пьесы.
К похвальному отзыву Мереза имеется любопытное дополнение. Среди упоминаемых им комедий Шекспира одна называется «Вознагражденные усилия любви». Это название также фигурирует позднее в издательском каталоге. Такой пьесы не сохранилось. Предполагалось, что это альтернативный заголовок к какой-то из известных пьес, например к «Много шума из ничего», но вполне возможно, что это одно из тех шекспировских произведений, что, подобно таинственной пьесе «Карденио», канули в пучину времени.
Вскоре после публикации отзыва Мереза ученый и близкий друг Эдмунда Спенсера, Габриель Харви, сделал пометку в только что купленном экземпляре издания Чосера. Он писал, что «молодежь восторгается «Венерой и Адонисом» Шекспира; но его «Лукреция» и трагедия о «Гамлете, принце датском» услаждают умудренных жизнью». Он включает Шекспира в ряд «процветающих стихотворцев», вместе с Сэмюелом Дэниелом и своим другом Эдмундом Спенсером. Оставляя в стороне относительно раннее упоминание Гамлета и то, что Харви, похоже, судит по пьесе в ее печатном варианте, это также важная оценка со стороны представителя, если можно так сказать, елизаветинской высокой поэзии. Харви уже давал оценку жизни и трудам пишущих для театра авторов того времени, в особенности Томаса Нэша и Роберта Грина, но в этой пометке для себя он помещает Шекспира в гораздо более возвышенное общество, объединяя со своим любимым Спенсером.
Имеется еще один текст, подтверждающий отношение «молодежи» к Шекспиру. В это время какие-то студенты из колледжа Сент-Джонс в Кембридже задумали трилогию, состоящую из трех пьес, пародирующих модные литературные стили. Они известны как «Парнасские пьесы», или трилогия «Парнас», и вторая из них представляет существенный интерес для изучающих Шекспира. В этой пьесе есть безвольный персонаж по имени Галлио, который, как можно предположить, пародируя Саутгемптона, поет дифирамбы Шекспиру, к удивлению более осторожного Инжениозо. «Ну, сейчас-то мы слышим настоящего Шекспира, — говорит Инжениозо, выслушивая излияния Галлио, — и обрывки поэзии, которые он подобрал в театрах». Выслушав Галлио, он ядовито восклицает: «Сладкозвучный Шекспир!» и «Прямо Ромео и Джульетта! Что за безобразный плагиат!» Далее Галлио просит: «Дай мне послушать что-нибудь в стиле мистера Шекспира», — откуда видно, что «стиль Шекспира» был достаточно хорошо известен, чтобы им восхищались, подражали ему и подчас развенчивали. «Пусть одураченный мир почитает Спенсера и Чосера, — продолжает Галлио. — Я буду поклоняться сладостному мистеру Шекспиру и в честь него положу «Венеру и Адониса» под подушку». Не приходится сомневаться, что Шекспир был «в моде». Другой герой трилогии «Парнас», Студиозо, похоже, задумывался как пародия на самого драматурга. Он одновременно драматург и школьный учитель и разговаривает в шекспировской манере с множеством понятных аналогий и звучных метафор. Узнаваемый шекспировский стиль можно было пародировать перед аудиторией, которая точно знала, кто или что имеется в виду.
В 1599 году студент Куинз-колледжа, еще одного кембриджского колледжа, написал панегирик «медоречивому» Шекспиру, восхваляя «Ромео и Джульетту», а также две длинные поэмы, «Венеру и Адониса» и «Обесчещенную Лукрецию». «Ромео и Джульетта» упоминается и во «Второй части возвращения с Парнаса», что свидетельствует о несомненной ее популярности среди молодых ученых университета. Шекспир славился «сладкозвучием», но в следующей части трилогии «Парнас» говорится также о «Ричарде III». То, что Габриель Харви назвал в числе главных произведений «Гамлета», дает основание думать, что драматурга стали воспринимать всерьез в самых разных кругах. В том же году Джон Марс- тон высмеивает современника, который «только и говорит, что о «Джульетте и Ромео». Шекспир в конечном итоге стал уникальным явлением.
ГЛАВА 58
Купив «Нью-Плейс», Шекспир очутился в самом центре стратфордской жизни. Его жена с дочерьми переехали в обновленный дом и, вероятно, надеялись проводить теперь больше времени с главой семейства. Шекспир, конечно, руководил семейными финансовыми делами. Например, он, должно быть, проявил деятельное участие, когда в ноябре 1597 года в Вестминстер-Холле возобновился процесс о возвращении Шекспирам собственности Арденов в Уилмкоте, родной деревне его матери; тяжба шла с родственниками, Ламбертами, которые отказывались отдавать дом. Это была непростая и в каком-то смысле изобретательная юридическая уловка, разговор шел, видимо, об уплате суммы в 40 фунтов или обещании ее уплатить. В заявлении говорилось о «невеликом достатке» Джона и Мэри. Возможно, это «невеликий достаток» побудил Джона Шекспира в том же году продать соседу за 50 шиллингов полоску земли, примыкающей к его дому на Хенли-стрит.
Свидетель, предъявленный суду в деле против Ламбертов, был связан скорее с Уильямом, а не с Джоном Шекспиром, что подтверждает личное участие драматурга в этом деле. Из этого запутанного процесса ясно, что Шекспиры неутомимо и решительно добивались своего до такой степени, что Джон Ламберт обвинил их в вымогательстве. Он заявил, что они «причиняют обвиняемому неприятности и допекают его неправедными судебными разборками», — подразумевается, что его вызывали и в другие суды. Процесс тянулся больше двух с половиной лет, пока, к очевидному удовольствию Ламберта, стороны не пришли к мировому соглашению. Однако Шекспиры получили по ходу дела выговор за «трату судебного времени». Это показывает, насколько далеко был готов зайти Шекспир в защите семейной чести и семейной собственности. В таких делах он мог быть непреклонен. С потерей поместья в Уилмкоте он лишился сорока акров земли, но довольно скоро начал скупать землю в Стратфорде.
В самом начале 1598 года бейлиф Стратфорда Эйбрахам Стерли собирался обсудить с Шекспиром возможность вложения денег. Он сообщил своему близкому родственнику, олдермену Ричарду Куини, что «этот наш земляк мистер Шекспир желает купить около 30 акров земли в Шоттери или поблизости; он считает, что с этой сделкой получит хорошую возможность войти в наши десятинные дела»[290]. «Мы думаем, — продолжает Стерли, — что если вы наставите его в
