«Генрихе V». Вероятно также, что он посадил в саду тутовое дерево, которое позднее стало служить неиссякаемым источником материала для изготовления изделий «для туристов», например пресс-папье или трости для прогулок. Если он в самом деле посадил шелковицу, то это было сделано двенадцать лет спустя после покупки дома; в 1609 году некий француз по имени Вертон, выполняя желание Якова I, продавал молодые тутовые деревца в графствах Средней Англии. В хозяйстве Шекспира были и виноградные лозы, приносившие хороший урожай. Через несколько лет после его смерти местное высокопоставленное лицо просило выдать ему с «Нью-Плейс» «два или три лучших отростка прошлогодних лоз».

В двух амбарах хранилось зерно и ячмень, хотя в неурожайные голодные годы на Шекспира с его запасами продовольствия могли смотреть косо. Когда покупался дом, шел четвертый по счету неурожайный год, и цена на зерно возросла вчетверо. Шекспир всегда очень ловко вел свои дела. Некоторые историки называли его одним из первых «стихийных капиталистов» в зарождающейся «рыночной экономике», готовым рассчитываться наличными или в кредит; но, возможно, это слишком научное определение для того, что обычно называют здравым смыслом. Через несколько месяцев после покупки «Нью-Плейс» у него в запасе, согласно записям, хранилось 10 четвертей, или 80 бушелей, солода, который шел на изготовление пива, чем занимались миссис Шекспир с дочерьми, хотя это и вызывало неодобрение.

Любопытная история связана с семейством Андерхиллов, у которых Шекспир приобрел дом. Уильям Андерхилл был убежденным католиком, которого часто штрафовали и «брали под наблюдение» за отказ посещать англиканскую церковь. Похоже, что ему пришлось продать «Нью-Плейс» вследствие долгов, что, опять же, свидетельствует скорее о деловой хватке Шекспира, чем о его религиозных наклонностях. Через два месяца после продажи «Нью-Плейс» Андерхилл скончался при неясных обстоятельствах; обнаружилось, что он был отравлен собственным сыном и наследником Фулком Андерхиллом, которого впоследствии казнили за это преступление. По странной случайности прежний, до Андерхиллов, владелец дома Уильям Ботт был обвинен в убийстве своей дочери: он подсыпал ей крысиного яду, и ее «раздуло до смерти». По- видимому для Шекспира не существовало предрассудков насчет «плохих» или «несчастливых» домов.

Этого дома давным-давно уже нет; позднейший владелец, устав от непрошеных посетителей, желавших взглянуть на место обитания покойного драматурга, сровнял его с землей. Но сохранилось одно его описание, сделанное со слов маленького мальчика из Стратфорда в конце семнадцатого века; он вспоминает «что-то вроде зеленого дворика перед домом… обложенным спереди кирпичом, с простыми окнами из стекол в свинцовых рамах, как делали в то время». Имеется также несколько набросков начала восемнадцатого века работы Джорджа Вертью, который, видимо, основывался на рассказах потомков сестры Шекспира. Здание, изображенное на основном рисунке, в самом деле совпадает с описанием «Большого дома». Понятно, что оно оказалось достаточно просторным для Генриетты Марии, жены Карла I, разместившей там свой двор на три недели летом 1643 года. Мы можем не сомневаться, что в то время, как и раньше, дом был оплотом монархистов. Следует помнить, что Шекспиру, когда он стал владельцем этого солидного жилища, было всего тридцать три года. Он очень быстро достиг успеха. И теперь покупка «Нью- Плейс» подкрепляла дворянский титул, пожалованный Шекспирам. Это был способ продемонстрировать соседям собственное благородное происхождение. Покупка дома разрушала привычное представление окружающих о лондонском актере и утверждала его положение как одного из богатейших жителей Стратфорда.

Разразившийся летом того же года театральный скандал поставил под угрозу заработок всех актеров. В июле 1597 года «Слуги графа Пембрука» представили в «Лебеде» сатирическую пьесу «Собачий остров». Пьеса высмеивала некоторых высокопоставленных чиновников и тем самым навлекла на себя гнев властей. Ее сочли «непристойной» и усмотрели в ней «мятежное и клеветническое содержание». Одного из авторов и кое-кого из актеров арестовали и посадили в тюрьму на три месяца. Этим пострадавшим автором был молодой Бен Джонсон; он к тому же принимал участие в спектакле как актер, и его немедленно препроводили в тюрьму Маршалси[283]. В то время Джонсону было двадцать пять лет, и «Собачий остров» был, хоть и в соавторстве, первой его пьесой; представление оказалось воистину «крещением огнем». Позже он вспоминал «время своего строгого заключения», когда «судьи не могли ничего добиться от меня, кроме «я» и «нет». Трудно себе представить Шекспира в таких малоприятных обстоятельствах, ему бы просто не пришло в голову писать что-либо хоть в какой-то мере бунтарское или злонамеренное. Он не был бунтарем и возмутителем спокойствия и не преступал границ елизаветинской дозволенности.

Тайный совет потребовал, чтобы «никакие пьесы не ставились в Лондоне… в это лето», и более того, «те театры, что построены единственно с этой целью, были бы снесены». Таково было одно из тех требований, которые высказывались вопреки фактам городской жизни — наподобие воззваний, обращенных к половине города, никогда не имевших продолжения. Тюдоровские указы иногда больше походили на упражнения в риторике, а не на подтвержденные законом приказы. Возможно, указ был направлен против «Лебедя», потому что в нем высказывалось требование снести театры, построенные «единственно» для исполнения пьес. Хенслоу в «Розе», например, мог возразить, что его театр использовался также и для других развлечений публики; так или иначе, он продолжал действовать, как будто ничего неприятного не случилось. Судьи графств Мидлсекс и Сарри специальным определением обязали владельцев «Куртины» «снести до основания подмостки, галереи и комнаты», но снова распоряжение не было выполнено. Если «Слуги лорда-камергера» все еще играли там, что кажется вполне вероятным, они могли укрыться в тени своего могущественного покровителя.

Тем не менее труппа решила уехать на гастроли. В августе актеры отправились в рыбачий порт Рай, выстроенный на холме из песчаника; затем в Дувр; в сентябре их путь лежал оттуда в Мальборо, Фавершем, Ват и Бристоль. Есть все основания полагать, что Шекспир был с ними во время этого путешествия.

«Запрет» на игру в Лондоне к октябрю «рассеялся», и труппа лорда-камергера вернулась в «Куртину». Возможно, в этом сезоне «аплодисменты в «Куртине» звучали в честь «Ромео и Джульетты», одной из трех пьес, изданных Шекспиром в этом году. Это были три наиболее популярные драмы, вероятно, все они тогда исполнялись на сцене. Публикация помогала найти еще одно применение их успеху. В августе на книжных прилавках появилась «Трагедия короля Ричарда II». За ней последовала в октябре «Трагедия короля Ричарда III». Эта пьеса при жизни Шекспира переиздавалась четыре раза. В следующем месяце появились «Ромео и Джульетта».

Однако в природе этих изданий есть разница. Первые две готовил к изданию Эндрю Уайз и печатал Валентин Симмз, но «Превосходная возвышенная трагедия Ромео и Джульетты» просто отпечатана Джоном Дантером без указания имени издателя. Ранее в том же году типография Дантера подверглась атаке со стороны властей, и владельца обвинили в печатании «Иисусовой псалтыри» и «других вещей без согласования». Издание «Ромео и Джульетты» было одним из таких, напечатанных без официального разрешения. Двумя годами позже появилось другое издание под заголовком «Самая прекрасная и печальная трагедия Р и Д» с добавлением: «Исправленная и дополненная». Это расширенное издание печаталось с текста, который использовали в театре актеры, там есть ремарка для Уилла Кемпа, которая дает основание предположить, что у автора не было собственного экземпляра пьесы. Типографию Дантера обыскивали весной 1597 года, и вполне вероятно, что «Слуги лорда-камергера» отдали после этого «Ричарда II» и «Ричарда III» Эндрю Уайзу, желая предотвратить таким образом возможное воровство. Впоследствии они наняли печатника Джеймса Робертса для занесения произведений в реестр гильдии книгоиздателей и печатников; рукопись регистрировалась с условием, что она не будет публиковаться «без разрешения, полученного в первую очередь у достопочтенного лорда-камергера».

Представляется вполне вероятным, что тот вариант текста «Ромео и Джульетты», что использовал Дантер, был поврежденным или испорченным. Например, его мог соорудить какой-нибудь автор- ремесленник в компании с кем-то, кто хорошо знал пьесу и видел ее много раз в театре. Таким человеком мог быть Томас Нэш, у которого имелись связи как со «Слугами лорда-камергера», так и с печатником