забеспокоилась. Когда кабина наконец остановилась, режиссер и журналистка оказались в царстве замков и запоров — систем безопасности, действующих на основе кодов, ключей и магнитных карт. Наконец они попали в комнату, которая, судя по всему, имела особую ценность для кинематографиста.

Дэвид Кубрик включил висевший под потолком прожектор, направленный на длинный ряд компьютеров, к которым были подключены многочисленные клавиатуры, мониторы, стеклянные сосуды. Слева, в открытом туннеле, виднелись трубы сечением в несколько сантиметров. В самом центре находилась большая прозрачная труба.

— Знаете, где мы находимся? До Катастрофы этот регион назывался Европой, а эта страна — Швейцарией. Ближайшим к нам крупным городом была Женева. Мой замок и мои студии построены здесь, недалеко от Женевы.

Для Виктории эти названия были лишь простым набором звуков. Если бы кто-то сказал, что Женева — это глава государства, Швейцария — ее супруга, а Европа — ее собака, то для людей поколения, к которому принадлежала журналистка, это прозвучало бы вполне осмысленно.

— Здесь, сударыня, находилась самая современная научная лаборатория. Один из величайших научных центров мира.

Журналистский инстинкт заставил Викторию насторожиться.

— Если быть точным, он назывался БАК — по первым буквам словосочетания «Большой адронный коллайдер», что означает Большой ускоритель адронов. Адроны — общее название всех заряженных частиц. Он был построен европейской организацией, которая называлась CERN — Европейский совет по ядерным исследованиям. Впрочем, для вас важно только то, что это — ускоритель частиц. Крайне высокотехнологичная и очень дорогая штуковина. Кольцо этого туннеля, крохотную часть которого вы видите здесь, имеет в диаметре 8,5 километра.

Виктория медленно покачала головой:

— Значит, вот над чем работали ученые, которые приезжали к вам в студию?

— Совершенно верно. Нужно было починить самую сложную машину из всех, что когда-либо создавало человечество в эпоху до Катастрофы. Большая часть денег, которую я заработал своими фильмами, была вложена в ремонт и усовершенствование этого чуда.

— Зачем?

Дэвид Кубрик улыбнулся и только затем ответил:

— Этот ускоритель способен разогнать частицу до скорости света. На такой скорости, согласно теории относительности Эйнштейна, Е = mс², происходит трансформация материи. Но настоящее головокружение возникает при мысли о том, что этот кольцевой туннель диаметром 8,5 километра обладает еще большей мощью и способен разогнать частицы материи до скорости, превышающей скорость света!

Дэвид Кубрик сделал длинную паузу, чтобы увидеть реакцию собеседницы, но его слова, похоже, не произвели на девушку особого впечатления. Честно говоря, науки, как и любая другая тема, выходящая за рамки кинематографа, казались ей некой абстракцией.

— Вы слышали, что я сказал? До скорости, превышающей скорость света!

Пожав плечами, Виктория ответила:

— Я не физик.

— Ну как же так! На скорости света время останавливается! А поскольку мой ускоритель позволяет превысить скорость света…

Виктория Пеэль едва осмелилась продолжить:

— Время… пойдет назад?

— Именно.

На этот раз режиссеру удалось целиком завладеть ее вниманием.

— Вы хотите сказать, что это машина для путешествия в прошлое?!

Дэвид Кубрик энергично кивнул.

— В начале я отправлял туда частицы — фотоны, протоны, нейтроны. Мои ученые немало поработали над тем, чтобы увеличить размеры «метательного снаряда». В конце концов им удилось переправить целые атомы, затем — молекулы. Начиналось настоящее приключение. Мы отправляли материю в путешествие во времени. Вслед за молекулами настала очередь крошечных крупинок, затем почти таких же маленьких зернышек, вроде чечевицы.

— Зерна чечевицы, путешествующие во времени… — повторила Виктория зачарованно.

— Ученым удалось переслать их на десятые доли секунды назад во времени, затем — на секунды, на минуты, на часы и, наконец, дни. Мне потребовалось целая вечность, чтобы увеличить этот отрезок до недели.

Виктории Пеэль возникло ощущение, что разрозненные факты вот-вот сложатся в стройную картину, однако пока тайна этой головоломки еще не открылась ей.

— После преодоления недельного рубежа дело пошло гораздо легче. Я отматывал назад месяцы, а затем и годы.

Внезапно журналистку осенило:

— Вы пересекли барьер Катастрофы, так?

Дэвид Кубрик открыл стенной шкаф и вытащил расширяющуюся книзу стеклянную банку, в которой ползало около десятка мух:

— Вот мои посланцы последнего поколения. По размеру они больше чечевичных зерен, но гораздо меньше операторов с камерами.

— Мухи!

— Как настоящие, правда?

Режиссер протянул банку журналистке. Виктория поднесла ее к глазам, чтобы лучше рассмотреть крохотные пространственно-временные зонды. Разглядывая насекомое вблизи, она в конце концов увидела, что вместо головы у него объектив, оснащенный несколькими кольцами-светофильтрами.

— Их головы… это камеры!

— А ротовые отверстия — микрофоны. Мои лаборатории потратили годы на их усовершенствование. Оказалось, что легче сконструировать машину для перемещения в прошлое, чем этих мух, способных выдерживать давление, возникающее в ускорителе частиц.

Виктория, пораженная до глубины души, не могла отвести глаз от содержимого стеклянной колбы.

— Именно с помощью этих мух я пересек временной барьер. С помощью этих мух я увидел и услышал Катастрофу.

Виктория обвела взглядом мониторы и клавиатуры. Она начинала догадываться, в чем заключалась тайна Дэвида Кубрика.

— Я видел конец света. Несколькими зондами-камерами я заснял его под разными углами при разных оптических режимах. Я запечатлел недели, предшествовавшие Катастрофе. Я снимал людей, занятых повседневными делами. Я снимал спортивные соревнования, путешествия, ссоры, жизнь… Вы, быть может, помните, что любимой темой моих первых фильмов был мир, который погибает так тихо, что герои даже не замечают этого…

Журналистка огляделась, ища что-нибудь, на что можно было бы сесть.

— Люди из прошлого не замечали ваших камер. Они думали, что это просто… мухи!

Дэвид Кубрик кивнул.

— Тогда во всех ваших фильмах… — не смогла закончить вопрос Виктория.

— Только в последних. В тех, которые я выпустил за последние пятнадцать лет.

— …это были не актеры, а реальные люди!

Дэвид Кубрик кивнул:

— Теперь вы знаете.

Девушку внезапно затрясло.

— Значит, все, что происходит в фильме…

— Случилось с ними на самом деле.

Виктория Пеэль застыла: