только под линолеумом или за обоями.

Она открыла расшитую бисером сумочку и извлекла маятник.

— Ух ты, у тебя поплавок, — заинтересовалась Мэнди. — Медный, да? А я всегда пользуюсь рогатиной.

Сильвана достала из пакета нечто похожее на цепь от сливного бачка с металлическим орехом на конце. Она вызывающе глянула на Колетт.

— Это моего папы, — сообщила она. — Он работал водопроводчиком.

— Совсем рехнулась такую таскать? — спросила Джемма. — Это же холодное оружие.

— Это орудие ремесла, — отрезала Мэнди. — Значит, ты унаследовала дар от отца? Как необычно.

— Элисон не знает своего отца, — наябедничала Колетт. — Она думала, что нашла его, но мать растоптала ее теорию.

— В этом она не одинока, — парировала Мэнди. — Полагаю, в твоем свидетельстве о рождении, Колетт, не совсем то, что в твоей крови.

Эл сплетничала, подумала Колетт: а ведь обещала, что все останется в тайне! Как она могла? Она запомнила это, для будущей ссоры.

— У меня даже свидетельства о рождении нет, — призналась Эл. — По крайней мере, я его никогда не видела. Если честно, я даже толком не знаю, сколько мне лет. В смысле, ма сказала мне дату, но она могла и соврать. События моей жизни никак не привязаны к возрасту. Мне всегда говорили: «Если кто спросит, тебе шестнадцать, ясно?» Это несколько сбивает с толку, когда тебе около девяти.

— Бедняжка, — выдохнула Мэнди.

— Должны быть какие-то записи, — сказала Колетт. — Я займусь этим. А как ты получила паспорт, если у тебя нет свидетельства о рождении?

— Хороший вопрос, — откликнулась Эл. — И правда, как? Может, поищем с лозой мои документы, когда закончим здесь. Ладно, дамы, оставляю вам первый этаж, и не забудьте разобрать вон то кресло, а я схожу наверх.

— Может, возьмешь кого-нибудь с собой? — спросила Джемма.

— Пусть побудет одна, — тихо возразила Мэнди. — Неважно, была Айрин Этчеллс ее бабушкой или нет, Эл уважала ее.

Пит содрал дорожку с лестницы, и женщины в гостиной слышали скрип каждого шага Эл, а каждый крошечный взмах их маятников вызывал ответное движение в Элисон, аккурат над диафрагмой. В комнатах было голо; но, когда она открыла гардероб, все платья оказались на месте, в чехлах от моли. Она разворачивала ситцевые саваны один за другим, ее ладони гладили шелк и креп. Это были сценические наряды миссис Этчеллс начиная с ее звездных дней на помостах далекого прошлого. Переливчато-зеленый выцвел до серого, розовый поблек до пепельного. Она изучала их, перебирала хрустальные бусины; облачко тускло-оловянных блесток осыпалось на дно шкафа. Она нырнула внутрь, вдыхая запах кедра, и принялась собирать их в ладошку, думая о Цыгане Поле. Но, выпрямившись, решила, нет, я куплю ему новые. Я неплохо вышиваю, хотя, конечно, только призрачные одеяния, а ему нравятся блестючки поярче. Интересно, почему Пит не забрал эти тряпки? Наверное, счел, что они ничего не стоят. Мужчины! Он похитил мешковатые полиэстеровые юбки и кофты, которые миссис Этчеллс носила каждый день; продаст их, предположила Эл, какой-нибудь бедной иракской бабусе, у которой не осталось ничего, кроме того, что на ней надето, или пострадавшей от бомбежки Лондона: ведь в потустороннем мире войны идут одновременно.

Блестки утекли сквозь пальцы на голые половицы. Эл достала из шкафа две проволочные вешалки. Изогнула их, придав каждой форму ветки с крючком вместо ручки, и вытянула перед собой. Вслед за ними она пошла в заднюю комнату. Вешалки брыкались и вертелись у нее в руках, и, ожидая, пока они немного успокоятся, она выглянула из незашторенного окна на пустой участок за домом. Наверное, конюшни собираются строить, подумала она. А пока можно полюбоваться на задние дворы соседней улицы, на пристройки и гаражи, на желтые нейлоновые занавески, парусами вздымающиеся в открытых окнах, на розы флорибунда, прущие из земли кошмарной опухолью цвета запекшейся крови, на греющихся под солнцем мужчин, которые взяли больничные и обмякли на парусиновых шезлонгах, их белые животы торчат из-под футболок, а пивные банки подмигивают и истекают слюной на солнце. С верхнего этажа свисал флаг, «АНГЛИЯ» было написано на нем красным по белому — можно подумать, кто-то в этом сомневается, хмыкнула она. Ее взгляд перескочил на следующую улицу, где на углу стояли баки для сортировки и хранения мусора: бак для стекла, бак для травы, для ткани, для бумаги, для обуви; у их подножия сгрудились черные мешки с заклеенными желтым скотчем ртами.

Вешалки в ее руках вздрогнули, крюки впились в ладони. Она последовала за ними в угол комнаты и, отложив, набросилась на гнилой линолеум. Ногти вцепились в стык, она просунула под него два пальца и потянула. Надо было взять нож, подумала она, почему я не взяла нож? Она выпрямилась, глубоко вздохнула, снова наклонилась, потянула. Раздался треск, звук рвущегося линолеума; под ним она увидела половицы — и небольшой листок бумаги, сложенный. Морщась от боли, она наклонилась еще ниже и подобрала листок. Развернула его, и в тот же миг волокна бумаги расползлись и листок развалился по линиям сгиба. Мое свидетельство о рождении, подумала она: но нет, на нем было от силы шесть строчек. В самом верху красовалась размытая печать «УПЛАЧЕНО». Чуть ниже — «Эммелин Читэм», и далее — черными чернилами, витиеватым почерком: «Итого семь шиллингов и шесть пенсов». Ниже еще одна печать, под углом к верхней: «ПОЛУЧЕНО С БЛАГОДАРНОСТЬЮ», а потом молодым почерком матери ее подпись, «Эммелин Читэм». И ниже: «В ПОДТВЕРЖДЕНИЕ ЧЕГО РУКУ ПРИЛОЖИЛ(А): Айрин Этчеллс (миссис)». Под подписью на документе была коричневая вмятина, словно к нему на секунду прижали горячий утюг. Она коснулась горелой отметины ногтем мизинца, и бумага осыпалась, оставив рваную прореху на месте вмятины.

Она отпихнула лозу с дороги и спустилась вниз; грохоча, ступенька за ступенькой. Все собрались в кухне и смотрели на лестницу, ожидая прибытия Эл.

— Есть что-нибудь? — спросила Мэнди.

— Ничего. Ноль.

— А это что? Что за бумага?

— Да так, ерунда, — ответила Эл. Она смяла листок и бросила на пол. — Бог его знает. Семь шиллингов и шесть пенсов — это много? Я забыла старые деньги.

— Какие еще старые деньги? — спросила Кара.

Мэнди нахмурилась:

— Тридцать три пенса?

— Что на них можно купить?

— Колетт?

— Пачку чипсов. Марку. Яйцо.

Они вышли, прикрыли за собой дверь — и Мэнди застыла в ужасе при виде своей машины.

— Проклятые ублюдки! Как они это сделали? Я же все время выглядывала в окно.

— Подползли, наверное, — предположила Сильвана. — Или подбежали на очень маленьких ножках.

— Что, к несчастью, вполне возможно, — отметила Элисон.

— Я полдня убила на это, клиентов отменила, — возмутилась Мэнди, — думая оказать услугу. Пытаешься сделать доброе дело, а что в итоге? Черт побери, одни неприятности.

— Ладно, — сказала Кара, — помнишь, как говорила миссис Этчеллс, что посеешь, то и пожнешь, или вроде того. Зло вернется сторицей. Если ты никогда в жизни не делала зла, тебе не о чем беспокоиться.

— Я ее толком и не знала, — сказала Мэнди, — но сомневаюсь, что Айрин, с ее богатым опытом, считала, что в жизни все так просто.

— Но должен же быть какой-то выход, — разозлилась Эл. — Должен быть способ выбраться из этого дерьма. — Она вцепилась в руку Мэнди. — Мэнди, ты должна знать, ты опытная женщина, ты многое повидала. Вот если ты причинил зло, если ты сделал что-то по-настоящему плохое, но при этом ужасным людям? Я уверена, это не считается. Это как самозащита. Или даже доброе дело.