эти весы.
Эл попыталась стащить сандалии. Но они не двигались с места, ремешки впились в кожу.
— Простите, простите, — повторяла она, наклонившись, чтобы расстегнуть пряжки и отлепить ремешки.
— Скорее, скорее, — торопил врач. — Люди ждут.
Она сбросила туфли и встала на весы. Изучила краску на стене, а затем, собравшись с духом, взглянула вниз. Но из-за живота не смогла разглядеть цифры.
— О боже, боже, — запричитал врач. — Сдайте медсестре анализ мочи. Вы, вероятно, диабетик. Думаю, мы должны проверить ваш уровень холестерина, хотя не понимаю, с какой стати. Дешевле было бы отправить полицейского, чтобы он конфисковал у вас чипсы и пиво. Когда вы в последний раз мерили давление?
Она пожала плечами.
— Сидите, — велел он. — Не трогайте обувь, времени нет, наденете, когда выйдете. Закатайте рукав.
Эл коснулась своей теплой кожи. На ней была футболка с короткими рукавами. Ей совсем не хотелось обращать на это внимание.
— Он закатан, — прошептала она.
Врач застегнул манжету на ее плече. Другой рукой принялся накачивать воздух.
— О боже, боже. Где ж вы раньше-то были. — Он посмотрел снизу вверх, в лицо Эл. — И к тому же, вероятно, проблемы со щитовидкой. — Он отвернулся и застучал по клавиатуре. — Смотрю, вы у нас впервые, — сказал он.
— Так и есть.
— Вы ведь не лечитесь в двух местах, а? Потому что человек в вашем состоянии должен два раза в неделю посещать врача. Вы не ходите на сторону, а? Не лечитесь у другого врача? Потому что если лечитесь, вам это с рук не сойдет. Система все отслеживает.
У нее разболелась голова. Она ощупала ее, словно пытаясь отыскать корявую нить старого шрама. Я заработала его в прошлых жизнях, думала она, когда работала поденщицей в поле. Я провела годы с согнутой спиной и опущенной головой. Целую жизнь, две, три, четыре жизни. Работниц всегда не хватает.
Врач перестал стучать по клавишам.
— Будете пить эти таблетки, — сказал врач. — Они от давления. Запишитесь к медсестре на повторный осмотр через три месяца. Эти — для щитовидки. Одну в день. Всего одну, не забудьте. Увеличивать дозу не надо, мисс, э-э-э, Харт, потому что этим вы окончательно доконаете свою эндокринную систему. Ну вот и все.
— А вы, — спросила она, — сами будете меня смотреть? Не очень часто, конечно?
— Там видно будет, — ответил врач, кивая и жуя губу.
Но кивал он вовсе не ей. Он уже думал о следующем пациенте, и, стерев ее с экрана компьютера, он тем самым стер ее из своей головы и нацепил заученную бодрую улыбку.
— Ах да. — Он потер лоб. — Погодите, мисс Харт — у вас ведь нет депрессии, а? А то мы это дело быстро вылечим, знаете ли.
Когда Колетт увидела, как Эл шаркает по коридору в зал ожидания, стараясь не потерять расстегнутые сандалии, она отбросила журнал, убрала ноги со стола и вскочила, ловко, как танцовщица. Она подумала, как приятно весить меньше! Диета Эл работала, хоть и не для Эл.
— Ну? Так у тебя склероз или нет?
— Не знаю, — ответила Эл.
— Что значит, не знаю? Ты пошла к врачу с прямым вопросом, и я думала, ты выйдешь от него с прямым ответом, да, черт побери, или нет.
— Все было не так просто, — защищалась Эл.
— Что за врач был?
— Лысый и противный.
— Понятно, — сказала Колетт. — Застегни тапки.
Эл согнулась в том месте, где должна была быть талия.
— Мне не достать, — жалобно сказала она.
У стойки в регистратуре она поставила ногу на свободный стул и наклонилась. Регистраторша постучала по стеклу. Тук-тук, тук-тук. От испуга Эл вздрогнула, ее тело заколыхалось; Колетт подперла ее, чтобы выпрямить.
— Пойдем уже.
Эл похромала быстрее. Когда они дошли до машины, она открыла дверцу, плюхнула правую ступню на порог и застегнула сандалию.
— Хватит, залезай, — сказала Колетт. — В такую жару ты помрешь, пока справишься со второй.
Эл взгромоздилась на сиденье, удерживая левую туфлю большим пальцем ноги.
— Я могла бы предсказать ему будущее, — сообщила она, — но не стала. Он говорит, у меня, наверное, что-то со щитовидкой.
— Он дал тебе план диеты?
Эл захлопнула дверцу. Она отчаянно пихала опухшую ступню в туфлю.
— Я совсем как Золушкина сестрица, — пожаловалась она. Достала влажную салфетку и принялась неловко теребить пакетик. — Девяносто шесть градусов — это уж слишком для Англии.
— Дай сюда. — Колетт отобрала пакетик и разорвала его.
— А соседи почему-то считают, что это я виновата.
Колетт ухмыльнулась.
Эл вытерла лоб.
— Тот врач, я видела его насквозь. Его печень уже не спасти. Так что я ничего ему не сказала.
— Почему?
— Бессмысленно. Хотела сделать доброе дело.
— Да брось ты эту чушь! — воскликнула Колетт.
Они остановились у дома номер двенадцать.
— Ты не поняла, — сказала Эл. — Я хотела сделать доброе дело, но у меня не вышло бы. Мало быть просто хорошей. Мало терпеливо сносить обиды. Мало быть… сдержанной. Надо сделать доброе дело.
— Зачем?
— Чтобы Моррис не вернулся.
— А с чего ты взяла, что он вернется?
— Та кассета. На которой он говорил с Айткенсайдом о соленьях. У меня руки и ноги покалывало.
— Ты не сказала, что это связано с работой! Значит, мы прошли через все это напрасно?
— Ты ни через что не проходила. Это мне пришлось слушать, как вонючий старый алкаш критикует мой вес.
— Он не выдерживает никакой критики.
— И хотя я могла рассказать ему о его будущем, я не стала. Доброе дело подразумевает — я знаю, ты не понимаешь, так что заткнись, Колетт, ты должна выучить кое-что. Доброе дело подразумевает, что ты принесешь себя в жертву. Или дашь денег.
— Где ты набралась этой чуши? — спросила Колетт. — На уроках религии в школе?
— У меня не было уроков религии, — отрезала Элисон. — По крайней мере, после того, как мне исполнилось тринадцать. Меня выгоняли в коридор. На этих уроках Морриса и компанию вечно тянуло материализоваться. Вот меня и выгоняли. Но дело не в образовании. Я знаю разницу между добром и злом. Уверена, я всегда ее знала.
— Кончай нести чушь! — завыла Колетт. — На меня тебе плевать, правда?! Ты даже не понимаешь, как мне хреново! Гэвин завел роман с супермоделью!
