Сейчас эпидемия воровства продуктов.

— Вроде бы я сама ничего не покупаю?

— Прекрати уже бормотать, — попросила Колетт.

— Перемирие? — предложила Эл. — Сядем за стол переговоров? Выпьем чаю?

Колетт не ответила, что Эл восприняла как «да» и подошла к раковине, чтобы наполнить чайник, глядя в сад, на опустевший «Балморал». Колетт обвинила ее в том, что она приютила Марта, но не в том, что она кормила его; не в том, что она покупала продукты и контрабандой проносила их в дом. Колетт ее пальцем не тронула, зато наорала, спросила, не рехнулась ли она и чего вообще хотела, привести в район банду грабителей, педофилов, террористов и потенциальных убийц? Не знаю, ответила Элисон, ничего я не собиралась, я лишь хотела сделать доброе дело, наверное, я не подумала, я просто пожалела его, ведь ему некуда было идти, вот он и залез в сарай.

— Иногда, — сказала Колетт, — мне кажется, что ты такая же тупая, как и толстая.

Но это не так, подумала Эл. Конечно нет. Она знает, что я не глупая. Иногда у меня в голове все путается из-за неразберихи с памятью, из-за того, что воспоминания детства просачиваются в настоящее. Мне кажется, меня держали в сарае. Мне кажется, меня загоняли туда, я искала в сарае убежища, спасения, мне кажется, что меня сбивали с ног и я падала на пол, потому что кто-то в сарае поджидал меня, темная тень поднималась из угла, а ножниц у меня с собой не было, и я не могла даже ткнуть его. Мне кажется, что потом на дверь вешали замок и я лежала там, истекая кровью, на газетах, одна, в темноте.

Она видела прошлое смутно — лишь очертания, черную массу на фоне черного неба. Она не видела настоящее — его взболтала бурная сцена, которую устроила Колетт, сцена, которая до сих пор эхом отдавалась у нее в голове. Но видела будущее. Она заставит меня гулять, таскать тяжести — как и угрожает — на запястьях и лодыжках. Будет ехать рядом, в машине, следить за мной, но только поначалу. Она не захочет отвлекаться от рассылки счетов за предсказания, которые я сделала, и духов, которых я подняла из могил: за беседу с вашим дядей Бобом, 10 минут, ?150 + НДС. Так что, может, она и не будет ездить рядом — просто выставит из дома, и все. И мне некуда будет пойти. Возможно, я тоже смогу найти прибежище в чьем-нибудь сарае. Поначалу я буду заскакивать в супермаркет, покупать сэндвич и булочку, потом жевать их, сидя на какой-нибудь скамейке, а если дождь и я не смогу забраться в сарай, то заползу в парке под эстраду. Оказывается, так легко представить себе, как человек превращается в бесприютного нищего.

— Кто, говоришь, крадет покупки? — спросила она, думая, как знать, может, скоро их буду красть я.

— Эван говорит, нелегальные иммигранты.

— В Уокинге?

— Ой, да их везде полно, — сказала Колетт. — Ну, знаешь, беженцы. Совет убирает скамейки из парка, чтобы никто не мог на них спать. Что ж, мы получили свое предупреждение, верно? С сараем.

Она выпила чай, который заварила Элисон, прислонившись к столу, точно в привокзальном буфете. А ловко я выставила его, думала она, побоялся со мной спорить, зараза, с первого взгляда понял, что я крепкий орешек. Она ощутила голод. Залезть в банку с печеньем для клиентов, пока Эл не смотрит, совсем несложно, но она отказалась от этой мысли. Мишель сказала, у них в мусорном баке обнаружилась куча картонок от еды навынос, теперь ясно, что они вполне могут быть на совести бездомных. Хватит жрать, подумала она, по крайней мере мне. Образы Зоуи вгрызались в ее мозг, подобно крысам в клетке без дверцы.

Десять

В то лето черная жижа полилась из труб «Фробишера», стоявшего вниз по холму. Дни выдались жаркие, столбик термометра перевалил далеко за отметку девяносто. Животные заползали в тень. Дети краснели как раки в своих комбинезончиках. Болезненные горожане покупали маски с угольными фильтрами, чтобы защититься от избытка озона. Продажи мороженого и пива выросли вдвое — как и лекарств от простуды и гриппа. Газоны на Адмирал-драйв потрескались на солнце, а трава превратилась в клочковатую солому. Все водные потехи на участках приказано было отключить. Фонтаны замолчали, пруды пересохли. Больницы были набиты битком. Умирали старики. А на телевидении вспыхнула эпидемия спиритических программ, оккупировавших все каналы.

Колетт угрюмо смотрела все программы подряд, обвиняя медиумов в неприкрытом жульничестве и подлоге, кляня тупость зрителей в студии. Совершенно безответственно, сказала она, вбивать людям в головы, будто так можно общаться с мертвыми. В дни, когда они с Эл только познакомились, сразу после гибели принцессы, клиенты корчились, если на них показывали пальцем, извивались в своих креслах, отчаянно желая спихнуть послание на соседа справа, слева, спереди или сзади. Но теперь они приходили на шоу, уже обработанные телевизионщиками, и дождаться не могли своих посланий. Когда медиум спрашивал: «Кто знает Майка из мира духов?» — пятьдесят рук взмывали вверх. Они орали, радостно восклицали, обнимая друг друга, улыбались в камеру, даже если поблизости не было ни одной. Они кричали: «Б-о-о-оже мой!» — и разражались скрипучими рыданиями и собачьим скулежом.

— Утомительно, — сказала Эл, — даже просто смотреть на это. Сама бы я не смогла выступать по телевидению, — добавила она. — Если бы я была в студии, что-нибудь непременно сломалось бы. Пропало изображение. Трансляция прервалась. И на меня подали бы в суд.

— А еще ты слишком толстая для телевидения, — добавила Колетт.

Эл каялась:

— Подумать только, что я во всем винила Морриса! Если лампочки начинали мигать, я кричала: «Эй, Моррис!», если стиральная машина устраивала потоп, я говорила ему все, что о нем думаю. Но даже теперь у тебя компьютер барахлит, как только я подхожу, и у нас так ничего и не получилось с магнитофоном, верно? Он проигрывает кассеты, которые в него не вставлены, через текущий год пробивается год предыдущий. Записи наслаиваются друг на друга, как в компостной куче.

— А еще ты слишком толстая, — не унималась Колетт.

— Так что, думаю, все дело в моем электромагнитном поле, видимо, оно враждебно современным технологиям.

У них были все спутниковые каналы, потому что Элисон любила делать покупки на диване; часто она стеснялась выходить на улицу и жаловалась, что люди странно смотрят на нее, словно знают, чем она зарабатывает на жизнь. «В этом нет ничего постыдного, — сказала она. — В конце концов, я же не проститутка». И все же приятно было иметь возможность покупать толстые золотые цепи, блестящие серьги и прочий безвкусный хлам для сцены. Однажды, включив телевизор, они увидели на экране эльфийское личико Кары; в другой раз выскочила острая лисья мордочка Мэнди.

— Наташа, ха! — фыркнула Колетт. — Она ни капельки не похожа на русскую.

— Она не русская.

— Они могли бы загримировать ее под русскую, я об этом.

В титрах мелькнуло предупреждение о том, что программа носит «исключительно развлекательный характер». Колетт хрюкнула и вырубила телевизор.

— Скажи им правду на следующей программе. Расскажи, на что в действительности похож мир иной. Почему ты должна жалеть их? Расскажи, как Моррис обращался с тобой. — Она хихикнула. — Вот бы после этого взглянуть на их лица. И на Мэнди, когда она красуется перед камерой, а Моррис лезет ей под юбку. Хотела бы я посмотреть, что они забормочут о мире ином, если Моррис вернется и выкинет парочку своих фокусов.

— Не говори так, — взмолилась Эл. — Не говори, что хотела бы вновь увидеть Морриса.

Она так и не смогла научить подругу искусству вовремя прикусывать язык; как и понимать, насколько просто и буквально мыслят хозяева потустороннего мира. Надо следить за тем, что говоришь, и даже за тем, что думаешь. Разве это так сложно понять? Иногда ей казалось, что Колетт просто не может быть таким тормозом. Наверняка она делает это специально, мучает ее.

Вы читаете Чернее черного
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату