— Повтори все, что наплела ночью брату.
— А брат у тебя кто? — она замерла, будто готовая прыгнуть в пропасть, вот-вот зажмурится… — Кто он? — в глазах был хорошо запрятанный страх, истинный, не поддельный. Именно это выражение лица заставило его вчера встрять в глупую разборку.
— Он в охране работает.
— У кого?
— В фирме.
— Чьей? — темно-синие провалы, не моргая, смотрели прямо, его ответ должен был что-то разрешить, какую-то задачу в глубине этого странного, вероятно, просто больного мозга. «Вчера ее глаза были почти черные, — он попытался вспомнить, но не мог, — Откуда взялись эти сине-зеленые черточки?» — Не знаю, у приятеля своего какого-то. Он и меня в контору устроил на лето, к нотариусу. — Слава вдруг спохватился, что впервые в своей жизни что-то проспал, и здорово разозлился, — я, Вячеслав Олегович Зарайский, 1976 года рождения, студент юридического факультета МГУ, русский, родители погибли пять лет назад в Саянах при невыясненных обстоятельствах. Мама была врачом, отец работал в министерстве финансов. Живем мы здесь уже лет пятнадцать. Что тебе здесь от нас надо?!!!!
— Да не ори ты на меня, — толстые губы знакомо задрожали, вот опять две слезинки готовы повиснуть на ресницах. — Фамилию все равно не скажу. У меня мама пропала, мне ее найти надо.
— А отец? — явная нелепость вопроса озадачила даже его самого.
— В Африке мой отец — бананы ест! Отчим у меня, — решив, что выдала страшную тайну, она запнулась. — Да, сбежала я из дома! Сбежала! Будешь приставать — буду плакать, а от тебя все равно не отлипну, хоть ты лопни! — попыталась всхлипнуть жалостливо, но вышел только слабый хрюк, — даже твой этот братец лучше, чем…
— Кто?
— Ну не тяни за язык, самому же спокойней будет. Я сейчас уйду, мне нельзя здесь. Если твой Савватий меня вычислил, — она по-взрослому нахмурилась, — мне бежать надо.
— Куда это?
— На Тибет, в Шамбалу, или в Индию к раджнешам. Там они меня точно не найдут.
— Из дурдома ты сбежала, — теперь Слава точно вспомнил, что просил его брат: без звонка не уходить, дверь никому не отпирать, «подарок» беречь всеми способами вплоть до грубых… Телефон сработал как нельзя кстати, Слава не успел даже удивиться непривычно-сухому голосу брата:
— Хватай презент и двигай сюда, как можешь быстрее. Бери тачку.
— Куда сюда?
— В ко-н-то-ру! — гудки отбоя противно резанули в ухе.
— Поехали, — он поднялся. На улице ровный дождь все еще освежал пыльную землю, но кое-где небо начинало проясняться. По тротуарам расплылись огромные лужи.
— И кто это «они» и зачем тебя ищут? — раскрыв черный зонтик, Слава обратил внимание на сношенные, начинающие уже продираться на носках парусиновые туфли девочки. — Давай, тебе обувь купим поприличнее? У нас тут хороший комок рядышком, — они свернули в соседний стеклянный подъезд.
— Гномы меня ищут, я знаю, где у них сокровище.
— Какое сокровище? — опешил на минуту Слава, но по слегка напрягшейся руке девочки угадал опасность. К подъезду, из которого они только что вышли, подкатила белая Ауди «сотка», из нее вылезли трое, одного он точно видел, — Ты знаешь их? — смутное подозрение прошлепало по поверхности сознания и, не оформившись в четкую мысль, вернулось на дно.
— Кого? — рассеянно бросив равнодушный взляд в окно, она резво протолкалась поближе к прилавку. — Смотри какие! — почти сразу нашла то, что нужно.
Когда, перемерив массу бессмысленных вещей и обшарив соседние отделы снизу до верху, они вышли на улицу совершенно озверевшие оба, машины уже не было. Но непрятный холодок на коже все-таки оставался, Славе почему-то расхотелось ехать к брату. И чего они все к этой девчонке привязались? Ну пубертатный период у человека начался — так весь мир на нее волком смотрит. Помочь надо…
— Послушай, сколько тебе лет? Только честно.
— Скоро четырнадцать. Я просто мелкая такая, — может, и не соврала. — Поеду я, наверное.
— Куда это?
— Не скажу, — она забросила старые туфли в помойку. — Спасибо тебе.
— Стой. Одну не отпущу, не нравится мне все это.
— Я далеко поеду.
— Поехали. В Шамбалу! Раз тебе так хочется.
Они сели в набитый битком автобус. Слава был уверен, что вечером их встретит дома новый антрикот, и ему было хорошо, впереди два выходных, что-нибудь обязательно придумает.
— В Африке гориллы, злые крокодилы, не ходите, дети, в Африку гулять, — мурлыкала Мила, пересаживаясь уже в который раз, Слава совсем потерял этому счет. Ориентироваться перестал еще раньше, поэтому смело шагнул навстречу судьбе, когда двери открылись у какой-то совсем негородской обочины.
Вернувшись метров сто по проселочной дороге, Мила уверенно пошла по шоссе, изредка останавливаясь, чтобы поднять руку — Слава понял, что она хочет остановить машину. Загородив ее фигурку своей мощной спиной, небрежно оттопырил палец и слегка помахал, как привык в городе. Дождя здесь уже не было, и выглядел он с зонтиком довольно нелепо, но странная эйфория не покидала и заставляла раз за разом сигналить кистью навстречу машинам. Уцепившись за рукав пиджака, Мила дернула с силой вниз и повисла на его плече, махая над головой черной косынкой. Странное сооружение из двух машин — одна над другой, проехав метров десять вперед, замерло, подобно поверженному джинну из арабской сказки.
Подбежав к отворившейся дверце, Мила что-то быстро спросила и махнула Славе, влезая на подножку. Ни разу в жизни Слава Зарайский не ездил на грузовых машинах. Но в то, что дело стало приобретать действительно серьезный размах, еще не было сил окончательно поверить. Даже когда серая плоскость асфальтовой полосы покатила в глаза, убегая куда-то под ноги, разделенная на двое белой, изредка рвущейся лентой краски, он только впал в сонное оцепенение, как в трехлетнем возрасте по пути в детский сад. Все — и дорога, и придорожные канавы, лес, кабина, водитель, болтающая о чем-то девочка, казались ему игрушечными, или, в лучшем случае, выведенными на экран дисплея.
Над ними иногда пролетал маленький желтый вертолет, похожий не то на сумасшедшую канарейку, не то на распухшую суетливую золотую рыбку с почерневшими плавниками; мирно зависая впереди, сзади, с боков, он нес странное ощущение уюта и защищенности. Мимо проезжали другие, такие все разные, большие грузовики и легковые, кажется даже проскользила опять та, знакомая, с темными стеклами. Мила спала у него на коленях, Слава сам не заметил, как разговорился с водителем. На одной из стоянок водитель вышел, чтобы набрать воды, место это было известное — чистый родник, машин стояло много. Здорово затекли ноги, но Слава решил не выходить, не хотел будить девочку. Надо бы как-то возвращаться назад, солнце стояло во второй трети горизонта. Часы остались дома, хорошо, если паспорт с собой, во внутреннем кармане этого пиджака. Назад, скорее назад! Черт бы с ней, с бомжовкой этой. Убьют ее. Пусть убьют. А потом изнасилуют. Или наоборот. Тоже — пусть. Домой хочется, и спать хочется, но надо возвращаться! Возвращаться… А теперь, ядрена цаца, на тебе хочу жениться… Дорога почему-то оказалась горной, опасно накренившейся в сторону бездонной пропасти; повсюду, даже на желтом небе, росли пальмы, причем не просто так росли, а ухмылялись деревянными негритянскими лицами — почти как у Милы, только старыми и бородатыми. А рядом сидел чукча в чалме, играл на домбре и пронзительно пел:
— Пусти, дурак! Навалился, как мешок говна!..
Слава вздрогнул, даже подскочил слегка. Чукча выпорхнул наружу и вдруг оформился в четкий силуэт давешнего бандита — Атабека; Атабек стоял, привалясь к белой Ауди. Слава с удивлением отметил, что Мила не спит, а вжавшись почти под самые его ноги, испуганно смотрит на дверцу, словно ожидая возможного удара.
— Эй, зачем…
— Потом. Где мы?
