направлялся черный силуэт. Солнце отражалось, сверкая, от начищенных заклепок, идущих косыми рядами по черной коже короткой куртки. Бритый, или просто лысый, череп был прикрыт соломенной шляпой- сомбреро ялтинского производства. Прямо к ним шел, неприятно ухмыляясь, сам Поганка. Остальных вроде не видно…

— Деру! — скомандовала Мила, перепрыгнув через спинку скамейки, как испуганная кенгуру.

Слава зачем-то замешкался и остался лицом к лицу с главарем людей Рыбака. Тот демонстративно достал из рукава финку. Остановился, слегка склонив голову набок. Потом сорвал сомбреро, отшвырнул в сторону, на клумбу с какими-то красно-желтыми цветочками. Солнце блеснуло на гладкой лысине.

— Говорят, ты крут. Интересно. В Судаке кучу людей положил. А меня — слабо?

Голос у Поганки был высокий, жидкий и совсем не соответствовал грозной внешности. Слава пожал плечами, принял стойку. Поганка начал медленно приближаться по дуге. Слава не двигался с места.

Поганка подошел почти вплотную. Слава ждал. Позади была скамейка, за ней — кусты. В кустах оказаться нельзя ни в коем случае, а вот скамейка…

Поганка сделал резкий выпад финкой. Слава отпрыгнул назад, на скамейку, сразу оттолкнулся и, перескочив через бандита, приземлился у того за спиной. Пока Поганка не успел развернуться, Слава лягнул ногой назад. Но Поганка сделал то же самое — подошва славиного ботинка встретилась с кованой подошвой черного армейского сапога. От сильного толчка Слава покатился вперед, но сумел, перекатившись через голову, развернуться лицом к противнику.

Поганке повезло меньше, он ткнулся лысиной в спинку скамейки. Поднялся, отфыркиваясь. Слава хотел кинуться на него, но вовремя передумал. Поганка уже ждал его, выставив перед собой длинное блестящее лезвие. Слава быстро глянул себе под ноги.

— Камушки ищешь? — усмехнулся Поганка, — а нету! Нету здесь камушков!

Камней действительно не было. Но Слава обнаружил кое-что получше. Пустая бутылка!

— «Розочку» хочешь сделать? Нагнуться не успеешь!

Поганка ринулся вперед. Но Слава не собирался нагибаться за бутылкой. В детстве он любил с мальчишками во дворе гонять пустую бутылку вместо футбольного мяча. Катнув бутылку ногой, Слава поддел ее и метнул в Поганку. Бутылка попала бандиту в колено. Он споткнулся, а Слава, не опуская ноги, пнул его в лицо. Бандит махнул финкой, чуть не отхватив Славе рукав. Слава перехватил руку с ножом, дернул ее, заставив продолжить движение, и выставил свое колено навстречу окровавленной физиономии Поганки. Послышался хруст — наверное, Слава сломал бандиту нос. Финка выпала на асфальт, Поганка тонко взвыл, и продолжал выть некоторое время, держась за лицо обеими руками. Слава занес ногу, чтобы добить противника…

— Шухер! Оставь его, бежим!

Из-за кустов показалась Мила. Она энергично манила Славу и тыкала пальцем куда-то в сторону входа.

— Толпа несется! Бежим!

Действительно, Слава услыхал дробный стук множества кованых подошв по асфальту. Надо было бежать. На всякий случай Слава поднял с земли поганкину финку и сунул в карман. Финка оказалась тяжелой и теплой на ощупь.

— Вон они!

К стуку подошв добавились сухие щелчки. Выстрелы! Слава схватил Милу за руку и рванулся с ней через клумбу к каким-то зарослям. По дороге он с хрустом наступил на сомбреро Поганки.

Заросли оказались жидкими — кривые деревца с жесткой листвой. Снова щелчки. Рядом, у самого лица, обломилась веточка. Слава, вытягивая за собой Милу, проломился сквозь кусты и оказался на краю обрыва…

Нет, всего метра два до мощеной плитами дорожки, по которой идиотским стадом движется экскурсия. Толстые тетки, парни с девушками, лысый старичок в ослепительно-белой рубашке, под которой угадываются контуры майки…

Слава с Милой прыгнули. Завизжала толстая тетка, парень в синей футболке, прижав к себе свою девушку, громко выматерился от неожиданности и сразу ударил Славу в челюсть. Мила юркнула в густые заросли бамбука с другой стороны дорожки. Слава крутанулся вокруг своей оси и с разворота ударил парня со всей силы в переносицу — так, что даже расшиб кулак. Теперь визжали обе — тетка и девушка.

— Извините… — пробормотал Слава и вслед за Милой нырнул в бамбук. Позади раздались новые щелчки, женские крики и мат. Кажется, парень не успокоился и теперь отыгрывался на преследователях. А Слава все полз сквозь бесконечные бамбуковые джунгли и не мог найти Милу. Он уже хотел громко ее позвать, как вдруг услыхал свистящий милин шепот.

— Сюда! Сюда! Оторвались…

Прыгали по облупившейся краске солнечные лучики, прыгали по веткам мелкие суетливые птички, бешенно рвалось наружу перепуганное сердце. Слава потер ушибленный кулак… Краска? Откуда?

Слава понял, что бамбук кончился. Они с Милой сидели, скрючившись, за массивной крашеной скамейкой. Слава уже хотел вскочить и, увлекая Милу, броситься дальше, но Мила дернула его за руку и приложила палец к губам. Слава вопросительно на нее посмотрел, но тут понял, в чем дело. На скамейке сидели двое — и эти двое были Славе знакомы.

Первым был Макс. Он спокойно потягивал минералку из пластиковой бутыли. Потом протянул бутыль второму.

— На, Николенька, остынь.

Второй, Николенька, оказался тем самым странным человеком в странной черной одежде, который когда-то, очень давно, нагнал грузовик на бежевом «мерседесе» со ржавым передком. Тот самый человек с огромным черным пистолетом, который обыскивал странный груз, оказавшйся в фургоне, а потом спас их с Милой, тихо убив нескольких бандитов…

Николас! Слава все вспомнил. Сейчас, правда, на Николасе были обыкновенные джинсы, белая футболка и светлозеленая жилетка с множеством карманов.

— Я совершенно спокоен. Как бамбук в тихую погоду, — ответил Николас Максу и тоже отхлебнул минералки.

— Кого ты хочешь обмануть? — хохотнул Макс, — ты думал, что тут — простенькая сказка о Рыбаке и рыбках, а оказался прямо на сцене, где идет опера «Паяцы». Знаешь, чем эта опера знаменита? Никто до сих пор не может вразумительно пересказать ее сюжет.

— И ты, конечно, тоже не можешь?

— Нет, я — могу.

— Хорошо, — Николас вернул Максу бутыль с остатками минералки, — и кто же тут главный паяц? Только не говори, что я.

— Нет, не ты. Ты — рабочий сцены. А главных паяцев двое, Арлекин и Пьеро. Вся неразбериха началась с того, что они поменялись местами. Арлекин хотел, как обычно, отвесить Пьеро оплеуху, а вместо этого получил сам. Пьеро спер у него жену с дочкой и пригрозил — чтобы никаких оплеух.

— Но, насколько мне известно…

— Да, Арлекин крепился тринадцать лет, а потом натура взяла свое. Оплеухи посыпались направо и налево. Остальные куколки встрепенулись, повылазили из сундука, стали теребить Пьеро: мол, принимай меры, у тебя же все карты на руках. А карты-то и разбежались!

— Жена — тоже?

— Нет, — Макс поджал губы, помолчал, — нет. Жена к этому моменту уже свихнулась. Пьеро, вроде, держит ее в дурке для больших начальников, в Бахчисарае. Точно не знаю. Да что нам до Мальвины? Она, короче, порастеряла все голубые волосы и вышла в тираж. Вот Буратино…

— В твоих терминах Буратино — дочка, — догадался Николас.

— Да, Буратинка сбежала. Обзавелась по пути верным Артемоном…

— Артемона я видел. Дурак полный, но боец — что надо.

Слава, скорчившись за скамейкой, прикусил губу от злости. А Макс продолжил свою «сказочку»:

— Ну вот. Пьеро поначалу растерялся, чуть не повелел Буратинку кончить, но одумался. Он за тринадцать-то лет привык к ней. Да и к Мальвине привык. Получилось, он просто у Арлекина увел семью — а сам обзавелся женой и дочкой. Насчет Мальвины, правда, не знаю. Теперь она не та, что раньше. А