рядом — но здесь под ногами был уже не бетон, а земля. Слава выдержал удар кулаком в зубы, потом еще один — в живот (выдохни и напрягись, говорил брат, тогда будет больно, но вырубить тебя не смогут), и наконец Бек поднял ногу для самого страшного удара. Евгений Альбертович держал крепко, Слава даже помог ему, уцепившись за ремень брюк, и, оттолкнувшись, пустил обе ноги по кругу. Левой ногой он попал Беку в челюсть (приятно захрустело), правой — только по плечу, но Бек все равно поскользнулся. Разумеется, Бек моментально вскочил и нанес свой самый страшный удар, но Слава успел по инерции развернуться, увлекая Евгения Альбертовича, поэтому страшный удар пришелся Евгению Альбертовичу по спине, возможно — по почкам. Раздался вопль, хватка ослабла, и Слава ринулся сквозь кусты к далекому фонарному свету. «Паперть» опустела, одинокий харек возле котла флегматично дожевывал свою порцию. Треск, легкий хлоп кроссовок по бетону — погоня. Слава решил повторить свой подвиг, вскочил на парапет и, развернувшись, принял низкую стойку, но Бек был умнее харька-питекантропа: не останавливаясь, он высоко подпрыгнул и сбил Славу на шифер пляжного навеса. Слава чуть не скатился на ту сторону — повис на руках. Бек уже был над ним, и Слава не стал ждать, пока тот наступит на пальцы — сам отпустил. Галька оказалась острой — и не галька почти, а щебень. Казалось, несколько угловатых камешков проткнули кожу и застряли в желудке. Слава прополз несколько метров и вдруг почувствовал рядом безликую прохладную силу. Море! Он встал и, спотыкаясь, устремился туда, где темнота была туманной, размытой и влажной. Позади плотно звякнула галька — Бек опять был рядом. «Море, я иду к тебе! Потопи Бека, а меня — спаси!.». Слава сделал три последних шага и вода бесшумно приняла его. Кто-то схватил за волосы — уже не важно, кто и зачем: впереди лежала добрая и ласковая глубина, светлая, зеленовато-лиловая. В глубине посреди аккуратной лужайки стояла белая «Ауди», на крыше которой сидела черноволосая утопленница. В одной руке она держала полное ведро психоделицкого плова, а в другой — что-то прятала за спиной. Здравствуй, сказала черноволосая утопленница, меня зовут Прекрасная Елена, иди сюда, я тебе что-то подарю. И она вытащила из-за спины автомат «Узи».

Янтарно-желтый, как моча, свет прибранный в границу абажура, об него бьется жирная бабочка, рядом — гигант растопырил тонкие ноги, хрупкие, членистые… Хр-Хррр-ххррр — доносится из темных мест. Какой навязчивый и мерзкий звук! Что же там происх.

— Ну что, герой? Отвоевался?

Сохраняя деловое выражение лица, Мила снова окунула полотенце в миску с водой.

— Приятно иметь дело с профессиональной работой — ничего не сломали, не повредили. Зато каков эффект! Тебе до них далеко…

— А ребра? — Слава с сомнением ощупывал себя.

— Зуб тебе один только выбили, — Мила протянула на ладошке белый кусочек, — я еле нашла. Можно сказать, что прошел посвящение в мужчины, как австралийский абориген… — от ее многословности загудело в ушах, и Слава слабо откинулся на подушку.

— Что делать-то будем? — разбитые губы слушались плохо.

— А ничего. — забравшись с ногами на его постель, Мила закуталась в синее одеяло, — Что мы можем сделать? Сидеть тихо. Можно сказки рассказывать. Хочешь, песни попоем?

— Нет, песни не надо!!!

Но она уже затянула сиплым надтреснутым голоском: «Ви-ше-ло-верка-а-аам…» В дверь пару раз стукнули, она перестала:

— Видишь, сидеть следует тихо. Там все, наверное, хорошо слышно. В туалет — вон горшок стоит. Тебе как? Не надо? — уставилась на него бешенными глазами, он отметил темную припухлость слева. Неужели и ей тоже досталось? Но тишина, сквозь которую иногда доносилось знакомое хррррр, все же, угнетала.

— А давай им голодовку обьявим!

— Ну обьяви, — она даже не улыбнулась, — Лучше под дверь насрать, больше толку.

— Не хандри, разберемся, — Слава заметил на ее щеках грязные разводы от слез, — Хочешь, я его убью?

— Нет, ты дурак. Я же его всю жизнь отцом считала, он был добрый такой! Маму любил…

От неожиданности Слава даже присел:

— А как же наркотики?

— А, я их сама таскала, и не у него, у Бека. Я как узнала, вешаться собралась, так веревка лопнула. Шнур капроновый достать надо было…

— Ну! — нетерпеливо прервал внезапно наступившее молчание Слава.

— Баранки гну!!! Ты куда мои сигареты дел? — соскочив с кровати, она принялась суетливо рыться в сумке. — Покурить дай, — высунулась на улицу, взяла всю протянутую пачку и вернулась на прежнее место. — Далеко сидят, хорошо глядят, — она с облегчением рассмеялась, — М-да, но бриджи тебе совершенно не идут! Не твой стиль.

Смутившись, Слава прикрыл грязные ноги одеялом.

— Так что делать-то будем? — эта мерзкая девчонка снова раздражала, и одно ребро ему, все-таки, сломали.

— А, — неопределенно махнув рукой, Мила пожла плечами, — Собтвенно, что мы можем делать?

— Ну, хотя бы сбежать отсюда…

— Дальше? — хитро жмурясь, она лениво затягивалась сигаретным дымом и пыталась пускать колечки.

— А ты зачем всю кашу-то заварила: тетка, Прибалтика, пожить на неделю?! Чего ты сама-то добивалась?

— Не знаю. Просто досадить им всем, наверное. Не надо было тебе со мной ехать… — В последних словах притаилась фальшь, а возможно даже — подвох, ловушка. Западня. Но фальшь, во всяком случае, он чувствовал точно.

— Твой отчим — деловой человек?

Короткий кивок головой.

— Ну, из теневой экономики?

Мила фыркнула.

— Так, а крыша у него какая? — Слава старательно вспоминал все, что успел узнать за свою жизнь об этой грани мира и не заметил слегка покровительственной улыбки.

— Он сам себе крыша.

— Он что, самый главный?

На минуту задумавшись, Мила отрицательно покачала головой:

— Нет, наверное, не самый. Толстяков, знаешь ли, тоже было трое.

— Слушай, не морочь мне голову, такие люди по пустякам людей по кустам не гоняют! И за сопливыми девчонками не бегают! Ты врешь. — Заметив ее надувшиеся губы, Слава немного смягчился, — Ну, сочиняешь.

— А тебя никто верить во все это и не обязывал.

— Ну а что же происходит? — он уже скорее рассуждал сам для себя, — Слушай, а ведь тебя никто не собирается убивать!

— Собирается! Я сама слышала, как он Беку приказал, и маму поэтому увезли!!

— Зачем? Зачем ему надо так топорно кого-то убивать? Он что, Раскольников?!

— Нет, должен был быть несчастный случай, на мотоцикле.

— То есть?

— Приняв дозу, я должна была сесть покататься на мотоцикле без тормозов…

— И как?..

— Сесть-то я села, после двух чашек кофе, и с тормозами все о'кей…

— А где мотоцикл?