Утро следующего дня. Падают последние капли дождя. Открывается калитка, к дому Лаврухина по саду идет Ведерников. Он без фуражки, шинель наброшена на плечи. Следом за Ведерниковым в сад входит Люся, в руках она держит его фуражку. Порывшись в карманах, Люся достает очки, надевает их, подходит к Ведерникову и острожно дотрагивается до него рукой.

Люся. Вот. Ты оборонил фуражку. Я шла сзади и подобрала.

Ведерников. Спасибо.

Люся. Я боялась, как бы с тобой не случилось что. (Пауза.) Верно, ты очень промок под дождем. Уже давно утро, а ты все ходишь и ходишь.

Ведерников. Ничего.

Люся. Ты не обвиняй себя, что она умерла. Было поздно, и ты ничем не мог помочь. Ты не виноват, Шура.

Ведерников (усмехнувшись). Вероятно.

Люся. Ты смеешься?

Ведерников. Нет. (Помолчав.) Ты давно живешь у мамы?

Люся. Четвертый месяц. Как из эвакуации вернулась. Мы жили весело, после работы обедали все вместе, радио слушали, играли в дурачка. Ждали твоих писем. Только вот их не было.

Ведерников (помолчав). Почему у тебя такие руки?

Люся. Я работала на сварке, я ведь писала тебе. А это знаешь как трудно? (Смотрит на него.) Что ты, Шура?

Ведерников как-то странно наклоняет голову, точно кланяется, может даже показаться, что он хочет стать перед ней на колени.

Шуренька.

Ведерников (тихо). Я пойду. Мне надо побыть одному. Не бойся. Все пройдет. (Уходит.)

Люся смотрит ему вслед. Из дома на крыльцо выходит Ольга.

Ольга. Люся!

Люся (оглядывается и долго смотрит на Ольгу). Здравствуйте.

Ольга. А Шура?

Люся (показывая на улицу). Вон он пошел.

Ольга. Она умерла?

Люся. Да. (Пауза.) Когда Шура пришел, было поздно. Он не давал ей никаких лекарств, ничего. Он стал рассказывать, что очень ее любит. (Помолчав.) Но она все-таки умерла.

Ольга. Куда он пошел?

Люся. А никуда. Он просто ходит по улице и о чем-то думает все время. Он уже давно так ходит. Часа четыре. (Поясняя.) Верно, он не знает, что ему дальше делать. (Ольга молчит.) А вы сильно изменились, я бы вас не узнала. (Не сразу.) Видите, как все вышло.

Ольга. Да.

Люся. Мне ведь Шура все рассказал. И про плен и как вы в немецком тылу были. (Тихо.) Настрадались вы.

Ольга (помолчав.) Вам, вероятно, тоже трудно жилось?

Люся. Как сказать. Во-первых, я не одна была, многие люди очень обо мне заботились. Например, Архипов Никита Алексеевич. Я ведь работала на танковом заводе. Конечно, это вам не телеграммы принимать – совсем другая штука. Но ясно, это все пустяки, если сравнить с вами.

Ольга. Что вспоминать! Прошлой жизни конец, Люся. Новая начинается.

Люся. Да, да. Только бы война не повторилась, верно? Я сейчас много об этом размышляю, ведь столько пришлось увидеть горя. Очень хочется, чтобы народы не страдали в дальнейшем, правда?

Ольга. А что у вас с глазами? Почему вы в очках, Люся?

Люся. Да так, вообще. (Пауза.) Hy, мне пора, до свидания.

Ольга. Люся!

Люся (обернулась). Что?

Ольга подбежала к ней, хотела что-то сказать, не смогла и опустила голову.

(Тихо.) Не надо. Ведь вы ни в чем не виноваты. Разве вы не заслужили своего счастья? (С гордостью.) Не бойтесь, я не стану завидовать. Я теперь не 6едная. (Убегает.)

С улицы идет тетя Тася. На крыльцо выходит Лаврухин.

Тетя Тася. Это ты, Ольга? Сегодня в «Комсомольской правде» статья о Нине, ее очень хвалят. (Смеется.) Ну вот, теперь я могу умереть – сбылось все, о чем я мечтала.

Ольга (берет ее руку, целует и тихо говорит). Тетя, милая.

Тетя Тася. Да-да, вот мы и снова вместе! Война кончилась, и самое трудное теперь позади.

Лаврухин. Вы думаете? (Целует тетю Тасю.)

Тетя Тася. Конечно! Вот боюсь только, американцы что-нибудь выкинут. И потом этот Трумэн, он очень ненадежный субъект. Не правда ли, Миша?

Лаврухин (улыбнулся). Пожалуй.

Тетя Тася. Я положу Нине газету под подушку. Вот и солнышко! Счастливый день!