назначенный мисс Торн. Это искусство особенно ценится и культивируется людьми, умеющими жить. От него нет защиты. У кого хватит сил, опровергнув первоначальное обвинение, выдвигать затем контробвинение и отстаивать его? Жизнь слишком коротка для подобного труда. Человек правый бездумно полагается на свою правоту и не запасается оружием. Самая его сила оборачивается слабостью. Человек неправый знает, что ему потребуется оружие. Самая его слабость оборачивается силой. Первый никогда не готов к бою, второй всегда готов к нему. Вот потому-то в нашем мире человек неправый почти обязательно берет верх над человеком правым и обязательно его презирает.

Только идиот или ангел способен в сорок лет считаться с правами ближних. Многие же, подобно леди Маргаретте, успевают выучить этот урок еще в нежной юности. Но это, разумеется, зависит от школы, в которой они проходят обучение.

Бедная мисс Торн была совсем подавлена. Она прекрасно понимала, что с ней обошлись дурно, и все же начала извиняться перед леди Де Курси. Надо отдать справедливость ее сиятельству: она приняла эти извинения весьма благосклонно и уже готова была прошествовать со свитой своих дочерей на лужайку.

Две стеклянные двери гостиной были распахнуты перед графиней, но она заметила у третьей двери кушетку, на кушетке женщину, а вокруг женщины толпу. И ее сиятельство решила рассмотреть эту женщину. Близорукость — родовая черта Де Курси, и она передается в их семье из поколения в поколение, по крайней мере, уже тридцатый век. А потому леди Де Курси, которая, став Де Курси, приняла и все фамильные привычки, поднесла к глазу лорнет, чтобы рассмотреть синьору, и поплыла через толпу джентльменов у кушетки, слегка кивая тем, кого удостаивала чести своего знакомства.

Чтобы добраться до третьей двери, она должна была пройти совсем рядом с кушеткой и, проходя, уставилась сквозь лорнет на неизвестную женщину. Неизвестная женщина, в свою очередь, уставилась на графиню. С тех пор как на ней почила благодать графского титула, графиня успела привыкнуть, что все глаза, кроме королевских, герцогских и маркизских, опускаются под ее взглядом, а потому она замедлила шаг, подняла брови и уставилась еще более пристально. Но она имела дело с противником, не почитавшим графинь. На земле не было мужчины или женщины, способных смутить Маделину Нерони. Она открывала свои огромные, ясные, блестящие глаза все шире и шире, пока, казалось, не превратилась в одни глаза. Она глядела снизу вверх на лицо сиятельной дамы безмятежно, словно извлекая из этого большое удовольствие. Она не призвала на помощь своей наглости лорнет, но он ей и не был нужен. Еле заметная язвительная улыбка играла в уголках ее рта, и ноздри чуть раздулись, точно в предвкушении победы. И она восторжествовала. У графини Де Курси, несмотря на ее тридцать веков, и на замок Де Курси, и на то, что лорд Де Курси был великим конюшим и начальником над всеми пони принца Уэльского, не было ни малейшего шанса. Сначала задрожало оправленное в золоте стеклышко в руке графини, затем задрожала рука, затем стеклышко упало, голова графини вздернулась, и ноги графини унесли ее на лужайку. Однако она успела услышать голос синьоры, которая спрашивала:

— Кто такая эта женщина, мистер Слоуп?

— Это леди Де Курси.

— О? А-а! Я могла бы догадаться. Ха-ха-ха! Что за комедия!

Да, это была отличная комедия для тех, кто был достаточно наблюдателен, чтобы ее заметить, и достаточно умен, чтобы оценить.

Впрочем, леди Де Курси вскоре обрела на лужайке родственную душу. Она встретила там миссис Прауди, миссис же Прауди была не только женой епископа, но и кузиной графа, и леди Де Курси сочла ее наиболее подходящим для себя обществом среди этого сборища. А потому они были счастливы видеть друг друга. Миссис Прауди отнюдь не брезговала графинями, а так как эта графиня жила в деревне и на доступном для визитов расстоянии от Барчестера, она обрадовалась случаю упрочить знакомство.

— Дорогая леди Де Курси, я в восторге,— сказала она с наименьшей дозой суровости, какую только допускала ее природа.— Я не надеялась увидеть вас здесь. Такая даль! И такая толпа!

— И такие дороги, миссис Прауди! Право, я удивляюсь, как тут можно куда-нибудь ездить. Но, наверное, тут и не ездят.

— Право, не знаю. Но, вероятно, так. Торны не ездят — Это я знаю,— сказала миссис Прауди.— Мисс Торн очень милая особа, не правда ли?

— О, прелестная, и такая странная! Я знаю ее уже лет двадцать. Я к ней чрезвычайно расположена, к моей милой мисс Торн. Она такая чудачка. При виде нее мне всегда вспоминаются эскимосы и индейцы. Правда, ее платье восхитительно?

— Восхитительно! — повторила миссис Прауди.— Но не красится ли она? Вы когда-нибудь видели подобный цвет лица?

— О, конечно! — сказала леди Де Курси.— То есть я не сомневаюсь, что она... Но скажите, миссис Прауди, кто эта женщина на кушетке в гостиной? Вот сюда, и вы ее увидите.— И графиня отвела миссис Прауди к месту, откуда она ясно увидела столь памятные ей лицо и фигуру синьоры.

Однако если она увидела синьору, то и синьора ее увидела.

— Поглядите, поглядите! — сказала она мистеру Слоупу, который по-прежнему стоял рядом с ней.— Высшая духовная и светская власть графства стакнулись между собой — и все на горе мне, бедняжке. Ставлю мой браслет, мистер Слоуп, против вашей следующей проповеди, что они встали там для того, чтобы растерзать меня в клочки. Ну, ринуться в сечу я не могу, но сумею защититься, если враги приблизятся ко мне.

Однако враги были научены горьким опытом. Войдя в соприкосновение с синьорой Нерони, они ничего не добились бы, а на лужайке вдали от нее они могли поносить ее сколько душе угодно.

— Это та ужасная итальянка, леди Де Курси; вы, наверное, о ней слышали.

— Какая итальянка? — осведомилась ее сиятельство, предвкушая что-то пикантное.— Я ничего не слышала ни о каких итальянках в наших местах. И она не похожа на итальянку.

— Нет, вы, наверное, о ней слышали,— сказала миссис Прауди.— И она не совсем итальянка. Она дочь доктора Стэнхоупа, пребендария, и называет себя синьорой Нерони.

— А-а-а! — воскликнула графиня.

— Ну, конечно, вы о ней слышали. О ее муже мне ничего не известно. Правда, говорят, что есть какой-то Нерони. И, кажется, она действительно вышла за кого-то замуж в Италии, но кто он и что он, я не имею ни малейшего понятия.

— О-о-о! — сказала графиня, многозначительно кивая головой по мере того, как новое “о” срывалось с ее уст.— Теперь я вспомнила. Про нее как-то рассказывал Джордж. Джордж все о ней знает. Джордж слышал о ней в Риме.

— Во всяком случае, она ужасна,— сказала миссис Прауди.

— Невыносима,— сказала графиня.

— Один раз она пробралась во дворец, прежде чем я узнала, что она такое, и не могу вам описать, как непристойно было ее поведение.

— Неужели? — спросила восхищенная графиня.

— Невыносимо,— сказала прелатша.

— Но почему она лежит на кушетке? — спросила леди Де Курси.

— У нее только одна нога,— ответила миссис Прауди.

— Только одна нога! — повторила леди Де Курси, которую несколько смутила такая немощь синьоры.— От рождения?

— О нет! — сказала миссис Прауди, и ее сиятельство была этим несколько утешена.— У нее было две ноги. Но этот синьор Нерони, кажется, бил ее так, что она была вынуждена ампутировать одну ногу. Во всяком случае, она парализована.

— Бедная женщина! — сказала графиня, которой самой были ведомы испытания супружеской жизни.

— Да,— сказала миссис Прауди.— Ее можно было бы пожалеть, несмотря на ее прошлое, если бы она умела себя вести. Но нет! Более наглой твари я в жизни не встречала.

— О да! — сказала леди Де Курси.

— А с мужчинами она держится настолько непозволительно, что ее не следует впускать ни в один порядочный дом.

— О! — сказала графиня, вновь радостно оживляясь и вновь становясь безжалостной.