всяком случае, надеюсь.

Аннина постучала, но Кало не впустил ее, а взял поднос с кофе у нее из рук прямо на пороге и тут же вновь закрыл двери.

– Миммо Карузо, говоришь? – переспросил барон.

– Очень влиятельный человек. – Кало налил ароматный кофе в две чашки, щедро сыпанув сахару в ту, что предназначалась барону.

– С которым ты познакомился в кабинете у депутата Риццо. – Барон попробовал кофе и одобрительно кивнул.

Кало понял его сомнения.

– Вы думаете, депутат Риццо тоже участвует в деле? – На мгновение он застыл, не донеся чашку до рта.

– Наркотики – это позор нашего века. – Барону стыдно было жить в мире, устроенном, по его мнению, неправильно. – Деньги не пахнут, Кало. Попадая в руки уважаемых людей, даже самые грязные деньги становятся чистыми.

Кало поник от унизительного ощущения собственного бессилия.

– Мы знаем, кто за это в ответе! – воскликнул он, намереваясь уладить спорный вопрос по-своему.

– Времена изменились, друг мой, – проговорил барон с доброй, обезоруживающей улыбкой. – А вина лежит на всех. В первую очередь на нас самих. Я не говорю, что раньше было лучше, но хоть какие-то правила соблюдались. Еще несколько лет назад никто бы не осмелился осквернить мой дом.

– Я положу конец этой истории, – заверил его Кало. – На этот раз товар не уйдет. А как насчет сегодняшней ночи и завтрашней? – спросил он.

– Проделай все ту же работу, – приказал барон, вновь обретая утерянную было властность и решительность. – Судно уйдет без наркотиков.

– А когда в Нью-Йорке заметят, что мы раскрыли их игру? – Кало встревожился за старика. – Подозрение падет на вас.

– Я именно этого и хочу. – Казалось, можно было видеть, как в жилах, вздувшихся на руках барона, бурлит кровь.

– Эти люди не прощают, – нахмурился Кало. В чашках остывал позабытый обоими кофе. – Я опасаюсь за вашу жизнь.

Барон взглянул на него с отеческой любовью.

– То, что должно случиться, непременно произойдет, – пояснил он. – Страх не меняет хода событий. Он не может остановить судьбу, но лишает человека мужества, необходимого при встрече с ней.

Кало понял, что ничего не сможет предпринять, чтобы воспротивиться воле барона.

– Первой полетит голова Никколо Печи, – сказал он с ненавистью. – А как насчет депутата Риццо?

– Когда пьемонтцы пришли на Сицилию, – стал вспоминать барон, двигая указательным пальцем чашечку английского фарфора, – они научили нас политике капустного листа. Медленно, не торопясь, снимаешь один лист за другим, пока не дойдешь до сердцевины. – Схватив чашку большим и указательным пальцами, он разбил ее вдребезги. – У меня есть внук, – продолжал он, вроде бы успокоившись. – У меня есть ты, я считаю тебя своим сыном. Я стар и начинаю уставать, а главное, мне все горше жить. И все же с тем, кто вовлек меня в это грязное дело, будет то же, что с этой чашкой. И не важно, кто это сделает, но это будет один из нас.

– А эта дрянь? – спросил Кало, указывая на белый порошок.

– В сортир ее, Кало. – Это был недвусмысленный приказ. – Эту дрянь ты должен спустить в сортир. Вместе с той, что найдешь сегодня ночью и завтра.

Барон Джузеппе Сайева поднялся с кресла. Лицо его осунулось после бессонной ночи, глаза покраснели. Но душа его и сердце пребывали в мире, хотя он знал, что, объявив войну наркомафии, подписал себе смертный приговор.

– Времена изменились, Кало. Потеряно уважение к человеческому достоинству.

И все же молодой человек не мог поверить, что кто-то посмеет посягнуть на жизнь Джузеппе Сайевы, барона Монреале. Может быть, попытаются убить его самого, но сперва он сведет счеты с Миммо Карузо.

Уж коли воевать, лучше нанести удар первым.

– А Миммо Карузо? – спросил он.

– Делай как знаешь. – На лице барона больше не было следов растерянности, но он чувствовал себя униженным и оскорбленным. – В любом случае помни: переменить ход вещей тебе не под силу. Времена изменились, Кало, – повторил он с горьким вздохом, выходя из кабинета.

– Отдохните хорошенько, дон Пеппино, – сказал на прощание Кало. Он прошел в свою комнату и распахнул окно. Солнце вставало на горизонте, смешивая свое золото с золотом апельсиновых садов. День обещал быть погожим, природа знать ничего не желала о мелких людских делишках и страхах.

Горячий душ восстановил его силы, а вторая чашка кофе привела в отличное расположение духа. Вскоре проснется Бруно, а он, как всегда, проводит мальчика в школу. Домашняя жизнь должна идти по накатанной колее, как всегда.

Размышлять о Миммо Карузо не имело смысла, он все равно был уже покойником. В этих местах жизнь предателя ценилась много дешевле, чем стоимость пули. На счету у Калоджеро Косты уже была одна смерть. Тогда он убил, инстинктивно защищая свое право быть человеком. Теперь этот эпизод вспомнился ему во всех трагических подробностях.

Ему было одиннадцать лет, и он пас овец у одного зажиточного хозяина. Ночью и днем, в дождь и в вёдро его уделом были побои, издевательства, насмешки хозяина и его подручных. Чтобы было побольнее, они звали его «сынком», прекрасно зная, что у него не было ни отца, ни матери, что его оставили в пеленках на паперти в Джирдженти.

Стоило одной из овец охрометь или ягненку потеряться, его избивали до крови плетью, а то и дубинкой. Он жевал корни лакрицы, чтобы заглушить постоянно мучивший его голод, питался хлебом и луком, иногда ему удавалось украдкой сорвать с дерева созревающую маслину.

Однажды к вечеру, когда он сидел на большом валуне, окруженный стадом, подавленный страхом, голодный и оборванный, подъехал верхом его хозяин. Все было в порядке, ни одна овца не отбилась от стада, никаких других происшествий тоже не случилось, но все же мальчика охватила дрожь. Бояться было вроде бы нечего, однако Калоджеро Коста, ублюдок, найденыш, подкидыш, беззащитное существо, на котором взрослые, а среди них первым был хозяин хутора, безнаказанно вымещали свою злобу, дрожал с головы до ног.

Хозяин слез с лошади. Это был коренастый, уродливый, злобный крепыш с немигающими, как у ящерицы, глазами-бусинками.

– Отдыхаешь? – ухмыльнулся он, показав частокол испорченных зубов.

Мальчик не ответил, любой ответ был бы истолкован как проявление нахальства и дерзкий вызов.

– После работы не грех и отдохнуть, – продолжал хозяин, приближаясь к нему и похлопывая себя по сапогу хлыстиком.

Кало инстинктивно спрятал голову между колен, свернувшись, как зародыш в материнской утробе. Он все ждал, что хлыст обрушится ему на спину.

Однако хозяин продолжал разговаривать с ним спокойно, почти ласково.

– Нравится тебе эта игра? – спросил он.

Мальчик собирал камни и складывал из них стену. Ему нравилось строить укрепления, за которыми можно спрятаться и почувствовать себя в безопасности. Он хотел бы жить в большом каменном доме, окруженном высокими стенами.

– Какой в этом смысл? – спросил хозяин.

Кало слушал его грубый и хриплый голос, упорно продолжая сидеть с опущенной головой, как свернувшийся клубком ежик. Он все равно не смог бы объяснить, какую радость доставляет ему возведение крепостных стен. Трудно было найти слова, но, даже если бы он их нашел, хозяин бы все равно не понял.

– А ведь сейчас время ужина, знаешь? – Его голос стал прямо-таки медовым. Кало ждал, пока хозяин сядет на лошадь и уедет, чтобы спокойно съесть свою пайку хлеба с луком. Его застали врасплох за