А разве нет ее? (И звучат не слишком бодро голоса: «Есть! Есть!» - то ли есть у них свобода, то ли хочется им есть!) Мы - надсмотрщики. Мы гуманно грубые. Мы вас бьем не до смерти, для вашей пользы, глупые. Плетками по черным спинам рубя, внушаем: «Почетна работа раба». Что о свободе грезить? Имеете вы, дурни, свободу - сколько влезет молчать, о чем вы думаете. Мы - надсмотрщики. С нас тоже пот ручьем. Рабы, вы нас не можете упрекнуть ни в чем. Мы смотрим настороженно. Мы псы - лишь без намордников. Но ведь и мы, надсмотрщики, - рабы других надсмотрщиков. А над рабами стонущими, - раб Амона он - надсмотрщик всех надсмотрщиков, наш бедный фараон. П и р а м и д а п р о д о л ж а е т:
Но за рабство рабы не признательны. Несознательны рабы, несознательны. Им не жалко надсмотрщиков, рабам, им не жалко фараона, рабам, - на себя не хватает жалости. И проходит стон по рядам, стон усталости. Мы рабы... Мы рабы... Мы рабы... Как земля, наши руки грубы. Наши хижины - наши гробы. Наши спины тверды, как горбы. Мы животные. Мы для косьбы, молотьбы, а еще городьбы пирамид, - возвеличить дабы фараонов надменные лбы. Вы смеетесь во время гульбы среди женщин, вина, похвальбы, ну а раб - он таскает столбы и камней пирамидных кубы. Неужели нет сил для борьбы, чтоб когда-нибудь встать на дыбы? Неужели в глазах голытьбы - предначертанность вечной судьбы повторять: «Мы рабы... Мы рабы...»? П и р а м и д а п р о д о л ж а е т:
А потом рабы восставали, фараонам за все воздавали, их швыряли под ноги толп... А какой из этого толк? Я, египетская пирамида, говорю тебе, Братская ГЭС: столько в бунтах рабов перебито, но не вижу я что-то чудес.
