Пляшут парни на бетоне, пляшут пять чубов хмельных. Пляшут парни наподобье виноделов чумовых. Пляшут звездные, лихие разбуденовки парней - пляску детства индустрии, пляску юности своей. Ничего, что эта пляска тяжела, тяжела, ничего, что тряско, вязко - лишь Коммуна бы жила! Ноги стонут, ноги тонут, но гремит, бросая в дрожь, над трясиною бетона перекопское: «Даешь!» А при бусах и сережках, позабыв про Перекоп, ходит в хромовых сапожках Сонька - красный землекоп. Сонька год почти копила свои кровные рубли - и, неясно где, купила эти чудо-корабли. Только зря ты, Сонька, ходишь, замышляя воровство. Зря украсть у пляски хочешь, Сонька, Петьку своего. Ну-ка, Сонька, не фасонь-ка! Не боись! Иди сюда! На твоих ресницах, Сонька, буржуазная вода. Петька твой ногами пашет, пляшет носом и вихром, он рукою тебе машет - позабудь про этот хром! И, веселая, живая, так чертовски молода, светит, Соньку зазывая, с разбуденовки звезда. Еще малость плачет Сонька, но звездою тянет он, и уже мыском тихонько Сонька трогает бетон. Соньку чуть вперед шатнуло, Сонькин дух, как видно, слаб. Сапоги едва шагнули, и бетон их сразу - цап! Сонька руку выгибает, а в глазах - круги, круги... Пляшет Сонька... Погибают, погибают сапоги! И летит, чистейше брызнув, с щек горящих - не беда! - на бетон социализма буржуазная вода. Сапоги вконец разбиты. Долго ждать еще обнов... Что ты зыркаешь небрито, сиз от зависти, Зыбнов? Что гундосишь ты, плешивый, взгляд кося через плечо: «Попляшите, попляшите, - вы допляшетесь еще!»? Уходи, нам свет не засти, оставайся при своем.
