столе, он вынужден был признать, что обречен постоянно возвращаться мыслями к Паоле и к событиям сегодняшней ночи. Они не смогут решить эту проблему, не смогут от нее освободиться, если не поговорят обо всем откровенно. Но воспоминания о ее дерзком поступке вызывали у него такой гнев, что он понимал: пока что он не способен обсуждать с ней случившееся.
Он выглянул в окно, не обнаружил там ничего интересного и попытался разобраться в истинной причине своего негодования. Ее поведение, если б ему не удалось замять дело, могло поставить под угрозу его работу и карьеру. Окажись на дежурстве не Руберти и Беллини, беспрекословно согласившиеся стать его соучастниками, а кто-нибудь другой, эта история вскоре появилась бы во всех газетах. Огромное множество журналистов — Брунетти несколько минут составлял в уме список фамилий — с восторгом растрезвонили бы о том, что жена комиссара оказалась преступницей. Он повторил про себя эту фразу, представив ее в качестве заголовка, напечатанного крупным шрифтом на первой полосе.
Пока она больше ничего предпринимать не станет. Он вспомнил, как обнял Паолу и почувствовал ее страх. Быть может, этот поступок — проявление настоящего насилия, хотя и заключавшегося лишь в покушении на чужую собственность, покажется ей достаточным выражением протеста против несправедливости. А может, она осознает, что из-за ее действий Брунетти рискует карьерой. Он взглянул на часы и понял, что времени остается ровно столько, чтобы добраться до вокзала и вскочить в поезд до Тревизо. При мысли о том, что у него есть возможность заняться таким простым и ясным делом, как ограбление банка, Брунетти испытал радостное облегчение.
5
Возвращаясь в конце дня из Тревизо, Брунетти чувствовал, что не добился успеха, хотя свидетель и опознал по фотографии типа, по мнению полиции фигурировавшего на записи видеокамеры, и заявил, что готов свидетельствовать против него. Сознавая, что таков его долг, Брунетти объяснил, кем является подозреваемый, и рассказал свидетелю о том, что, если тот согласится дать показания, это может навлечь на него большие неприятности. К великому удивлению комиссара, синьор Яковантуоно, работавший поваром в пиццерии, вовсе не беспокоился на этот счет: казалось, ему все равно. Он видел, как произошло ограбление. Он узнал на фотографии человека, обвиняемого в его совершении. Потому его обязанность гражданина — дать показания против преступника, какие бы опасности ни угрожали ему самому или его семье. Заверения Брунетти, что полиция обеспечит им надежную защиту, пожалуй, даже озадачили свидетеля.
Еще более удручающим выглядел тот факт, что синьор Яковантуоно был родом из Салерно, а следовательно, принадлежал к тем самым преступно настроенным южанам, чье присутствие здесь, на севере, как принято думать, расшатывает устои общества.
— Но, комиссар, — настаивал свидетель, выговаривая слова с сильным акцентом, — если мы не будем бороться с этими людьми, что за жизнь будет у наших детей?
Брунетти никак не мог избавиться от эха речей честного повара; у него появились опасения, что отныне его постоянно будет преследовать лай воображаемых гончих, сидевших доныне на привязи на задворках его совести и освободившихся благодаря ночному «подвигу» Паолы. Темноволосому pizzaiolo из Салерно все представлялось ясным и однозначным: человек совершил зло, теперь его, Яковантуоно, долг — сделать все возможное, чтобы этот человек был наказан. Несмотря на предупреждение об опасности, он остался непреклонен в своем желании совершить то, что считал правильным.
За окном поезда проносились спящие поля венецианских пригородов, и Брунетти спрашивал себя: почему синьору Яковантуоно все кажется таким простым, а ему, Брунетти, таким сложным? Быть может, тот факт, что грабить банки незаконно, отчасти облегчал решение задачи. В конце концов, ведь общество выработало на этот счет определенные правила. Однако ни один закон не запрещал продавать билеты в Таиланд или на Филиппины, и не было ничего противозаконного в покупке такого билета. Закон также не интересовало, чем турист намерен заниматься, прибыв в пункт назначения. Это как с богохульством: законы, предписывающие наказание за него, вроде бы имеются где-то в особом пограничном юридическом пространстве, но реальных доказательств их существования не было и нет.
Последние несколько месяцев итальянские газеты и журналы стали публиковать статьи, в которых эксперты всех мастей анализировали международный секс-туризм с точки зрения статистики, психологии, социологии, — этакий «научный» подход прессы к «клубничке». Брунетти вспомнил, что в некоторых изданиях даже печатались фотографии неполовозрелых девочек, маленькие личики были затушеваны при помощи какой-то компьютерной программы. Подписи сообщали, что они работают в камбоджийском борделе. При виде их нераспустившихся грудей душа наполнялась негодованием.
Однако помимо газетных публикаций он читал отчеты Интерпола о сексуальном рабстве и знал, что разница в цифрах — это относилось как к клиентам, так и (он не мог подобрать другого слова) к жертвам — достигала полумиллиона. Он предпочитал верить в наименьшую из них: если смириться с наибольшей — жить не хочется.
Ярость Паолы вызвала самая последняя статья — кажется, она появилась в «Панораме». Первые воинственные ноты прозвучали в голосе жены две недели назад, когда она прокричала из кабинета:
— Bastardi![10] — Это слово воскресным днем разрушило мир в семье.
Теперь же Брунетти боялся, что произошли гораздо более серьезные перемены.
Ему не пришлось заглядывать к ней в комнату: она как фурия вылетела оттуда в гостиную, сжимая в правой руке сложенный трубочкой журнал, и без каких-либо предисловий выпалила:
— Послушай-ка, что тут пишут, Гвидо! — Паола развернула журнал, расправила страницы о колено, выпрямилась и начала читать: — «Педофил, как следует из семантики этого слова, — это тот, кто, вне всяких сомнений, любит детей». — Она остановилась и посмотрела на него через всю комнату.
— А насильники, судя по всему, любят женщин? — спросил Брунетти.
— Ты можешь в это поверить? — воскликнула Паола, проигнорировав его ироническое замечание. — Один из ведущих журналов страны — и печатает подобное дерьмо! Одному Богу известно, как такое возможно! — Она взглянула на страницу и добавила: — Автор при этом преподает социологию. Господи, у этих людей совести нет, что ли? Когда же, наконец, хоть кто-нибудь в этой отвратительной стране признается, что мы сами несем ответственность за свои поступки, вместо того чтоб обвинять общество или, не дай бог, жертву?
Брунетти никогда не умел отвечать на подобные вопросы, поэтому не стал и пытаться. Вместо этого он попросил ее рассказать, что еще написано в статье.
И она поведала ему следующую историю, хотя гнев ее нисколько не уменьшился оттого, что пришлось собраться с мыслями и четко изложить суть дела. Как и положено обзорной статье, эта содержала в себе упоминание всех знаменитых на сегодняшний день мест: Пномпеня, Бангкока, Манилы, после чего автор перемещался поближе к дому и описывал недавние происшествия в Бельгии и Италии. Но ее возмутил тон, и Брунетти вынужден был признать, что ему он тоже отвратителен: начав с оглушительного утверждения, дескать, педофилы любят детей, социологический обозреватель журнала с полной серьезностью объяснял, что это общество с его вседозволенностью толкает людей на подобные вещи. А одной из причин, как компетентно заявлял эксперт, является сексуальная привлекательность детей. Ярость помешала Паоле продолжить чтение.
— Секс-туризм, — процедила она сквозь зубы, столь плотно сжатые, что Брунетти видел, как напряглись на ее шее сухожилия. — Господи, подумать только, как это просто: купить билет, заказать тур и отправиться насиловать десятилетних детей! — Она швырнула журнал на спинку дивана и вернулась в свой кабинет. В тот же день, после обеда, Паола придумала способ, как остановить эту индустрию.
Брунетти поначалу показалось, что она шутит, и теперь, оглядываясь на события двухнедельной давности, он с испугом подумал: может, именно его нежелание воспринимать слова Паолы всерьез подлило масло в огонь и заставило ее сделать решительный шаг от слов к делу. Он вспомнил, как спросил ее со снисходительной иронией, намерена ли она в одиночку пресечь целый бизнес.
— Но ведь это незаконно, — увещевал Брунетти жену.