корпорации или государству, несправедливо преследующему своего гражданина. Я благодарен своему гневу. Если бы не его энергия, я мог бы сидеть в тихом кабинете юридической фирмы и писать смертельно скучные контракты или рыться в пылящихся на полках книгах. Тем не менее в начале карьеры гнев много раз побеждал меня. Я уже говорил то, что известно всем: нам не нравятся сердитые люди. Но точно так же мы не доверяем людям, которые остаются безучастными, когда следует сердиться. Что бы мы подумали о мужчине, спокойно жующем жвачку, в то время как его жену насилуют? Что бы мы подумали о человеке, постоянно подвергающемся оскорблениям и не имеющем смелости постоять за себя? Гнев допустим, только если он ограничен рамками общественных правил.

В суде мы сталкиваемся со свидетелями, являющимися откровенными, проплаченными лжецами. Я видел, как на свидетельское место поднимались эксперты – облаченные в мантию авторитетности, с безупречными послужными списками. С видом непогрешимых праведников они изливали на присяжных ушаты помоев. Дело не в том, что они лгут и тем самым зарабатывают свои огромные гонорары, а в том, что пользуются незнанием простодушных присяжных, которые почтительно слушают, потому что эти эксперты занимают почетные места в научном мире. Это профессиональные свидетели, научившиеся смотреть на присяжных добрыми и любящими глазами, которые могут обмануть даже самых проницательных. Но и это хорошо замаскированное лицемерие открылось бы суду, продолжай они давать показания на протяжении длительного времени. Но пока они занимают свидетельское место, они могут обмануть присяжных – и делают это.

Я вижу много достойных людей, которых эти хорошо оплачиваемые мошенники лишают права на справедливость: детей, страшно искалеченных при родах вследствие преступной халатности, женщину, потерявшую зрение из-за некомпетентности хирурга, и толпы травмированных людей, которым отказывают в компенсации, потому что страховые компании нанимают подобных шарлатанов, раз за разом кормящих злостной ложью простодушных присяжных. Их чванливая претенциозность и намеренно лживые показания всегда раздражают меня, иногда почти до предела.

Но если мы в гневе атакуем этих лукавых, избегающих истины людей до того, как полностью разоблачим их ложь, мы проиграем, потому что даже если мы знаем правду, то присяжным она неизвестна. Пусть нас раздражает фальшь показаний свидетеля, но присяжные видят в нем авторитетного человека, и наш приступ гнева кажется им мстительным ударом побежденного человека, у которого не хватает благородства признать свое поражение.

Пока само судебное свидетельство раздражает слушателей, мы должны направлять энергию нашего гнева в другое русло. Мы не отрицаем его существования. Мы ощущаем его, но перенаправляем свой гнев на хорошо продуманный перекрестный допрос с точно поставленными вопросами. И только когда лжец наконец разоблачен, наступает время выразить свой гнев. Я утверждаю, что нельзя нападать на свидетеля, пока к этому не готовы присяжные. Тогда мы должны выполнить свою работу эффективно, четко и элегантно.

Аристотель говорил: «Мы отдаем должное человеку, который выражает праведный гнев в отношении уместного человека и делает это должным образом, в надлежащий момент и на протяжении нужного времени». Этим сказано все.

Но как же перенаправить гнев, который нельзя излить, когда вздумается? Мы живем вместе с ним. Иначе мы не могли бы с ним справиться. Я разговариваю со своим гневом. Могу сказать себе: «Привет. Я тебя чувствую и уважаю, и, если ты немного потерпишь, я или выпущу тебя в нужный момент, или превращу твою энергию во что-то полезное или даже великое. Потерпи». Это способ осознать силу гнева, к нему нужно относиться заботливо и уважительно. Без него я не испытывал бы того возмущения, которое побуждает меня искать справедливость.

Гнев означает, что мне не все равно. Это оружие из моего арсенала, но, как и любое оружие, он может быть смертельно опасным, в том числе и для своего хозяина.

На войне не всегда побеждает сильнейший. Вспоминаю американскую Войну за независимость: британских солдат, прекрасно вышколенных и вооруженных, британский флот, контролирующий порты и морские просторы, и американских повстанцев – сборище плохо обученных новобранцев, отказывающихся принимать существовавшие в то время правила ведения боя. Сила часто бессильна.

Соединенные Штаты были сильнее Вьетнама, но не выиграли войну, а наши текущие войны ставят под сомнение могущество силы. Я часто входил в зал суда, где противная сторона в лице корпорации была представлена множеством адвокатов и их помощников, предъявлявших горы улик на самом современном демонстрационном оборудовании. Они устраивали шоу и засыпали судью бесчисленными ходатайствами, подкрепленными авторитетными справками. Но они не побеждали.

Эндемическая сила имеет собственные ограничения: тенденцию к бюрократизации. Часто ее правая рука не ведает, что творит левая. У чиновников есть своя структура власти, внутри которой они воюют друг с другом. Они часто не в состоянии принять своевременное решение, а то, которое принимают, не всегда полностью обдуманно и понято. Нередко легкая кавалерия может выдвинуться и завязать боевые действия, пока основные силы решают, что делать.

Мы можем увидеть, как решения спускаются сверху, на примере дела об увечье против крупной инвестиционной компании, которой в конце концов приходится выплатить компенсацию. Дело курирует юрист из главного офиса, который не является самостоятельным лицом, и потому обращается за решением к начальнику. Нередко в крупных гражданских делах начальник сам вынужден получать разрешение у вышестоящих менеджеров. Поэтому адвокат, представляющий дело в суде, принимает решения на основе указаний, которые передаются вниз по бюрократической лестнице. В своей адвокатской конторе этот адвокат при ведении дела вынужден полагаться на советы состоящих в штате подхалимов, которые могут его обеспечить (а могут и не обеспечить) полной информацией. Сила часто мешает самой себе.

В зале суда не воюют толпами. В каждый момент разрешается выступать только одному адвокату. То же самое происходит на общем собрании, в зале заседания или в кабинете начальника. Несметная сила, которую приводит с собой оппонент, неожиданно иссякает и начинается поединок, где мы – те, кто не дает себе разрешение на поражение, – можем победить.

Кроме того, у силы часто нет человеческого сердца. В зале суда отсутствие простого сострадания всегда отражается на решениях, которые принимают корпоративные юристы. Через маску сочувствия явственно проступает холодный расчет. Невозможно долго симулировать проявление заботы и внимания и нельзя заставлять присяжных проявлять заботу, если не любишь и не заботишься сам.

Следует помнить, что внимание к ближнему заразительно. Также нельзя забывать, что американский присяжный заседатель лучше относится к слабым. Подавляющее превосходство одной из сторон вызывает у присяжных желание нивелировать ситуацию. Много раз – по очевидной причине – я шел в суд в одиночестве, чтобы состязаться с командой сильных юристов. Но когда есть возможность собрать команду из пяти-шести человек, каждый из которых является специалистом в своей области, я это делаю, и мы даже можем победить.

Облагораживание властьимущих. Все мы являемся муравьями – рабочими муравьями – до тех пор, пока не возникает необходимость в муравьином царе. Тогда мы кормим личинку муравьиного царя специальными царскими составами, и вот он рождается, а мы преклоняемся и трепещем перед ним. Мы видим мелкого торговца или владельца бейсбольной команды и набрасываем на него мантию президента, мы даем ему власть уничтожать города и завоевывать страны, мы благоговеем и деремся за возможность всего лишь увидеть великого человека. Мы встречаем простого плотника и называем его Сыном Божьим, и, облеченный этой властью, он изменяет историю. Берем юриста, набрасываем черную мантию, называем его «ваша честь» и, затаив дыхание, доказываем перед ним свою правоту – перед премудрым человеком, который до своего восшествия во власть с трудом мог найти дорогу в здание суда.

Мы видим подвыпившего болвана, который унаследовал миллионы, и начинаем обожать его, говорить, что он красив, умен и даже забавен, потому что благодаря своим деньгам он был назначен на высокий пост. Однако он остается глупцом, пусть даже богатым. Кинозвездами восхищаются, их боготворят, особенно если они умирают молодыми. Хотя это правда, что человек может оказаться на высоте положения и стать великим, в общем и целом наши современные божества занимают высокие места только потому, что мы их сами туда усадили.