Пришел мой черед удивляться.

– Почему? Пожалуй, нет других причин, кроме той, что это твое имя, дорогая.

– Мое имя? Ну и ну! – Маргет капризно вскинула прелестную головку. – В первый раз его слышу!

Я обхватил ладонями ее лицо и заглянул ей в глаза – не шутит ли? – но они были сама искренность и простодушие. Не зная, что сказать, я брякнул наугад:

– Любое имя, что тебе по нраву, будет мило для меня, невообразимо прекрасная, обожаемая! Каким именем мне звать тебя? Прикажи!

– Ну и повеселился же ты, вызвав меня на разговор, как ты выразился. Как меня называть? Да моим собственным именем, и не величай меня госпожой.

Я все еще терялся в догадках, но это меня не тяготило: чем дольше игра, тем лучше, тем приятнее.

– Тебя зовут, – начал я, – тебя зовут… Забыл, вот досада! Ну, скажи сама, дорогая.

Она залилась звонким, переливчатым, как птичья трель, смехом и легонько стукнула меня по уху.

– Забыл? Так не пойдет! Ты, видно, затеял какую-то игру, еще не знаю – какую, но меня не проведешь. Хочешь, чтоб я сама сказала свое имя, а ты… ты подстроишь ловушку или сыграешь со мной шутку, в общем, представишь меня в глупом виде. Признавайся, что ты задумал, милый?

– Признаюсь, – ответил я сурово. – Вот обхвачу твою шейку левой рукой – вот так, потом запрокину тебе голову – вот так, прижму поплотней – вот так и, как только ты назовешь свое имя, поцелую тебя в губки

Она глянула на меня снизу вверх – ее голова покоилась на моей согнутой руке, как в люльке, – прошептала, разыгрывая смирение и покорность: «Лисбет», и приняла кару без сопротивления.

– Ты славная девочка, – сказал я, одобрительно потрепав ее по щеке. – Никакой ловушки не было, Лисбет, если не считать ловушкой то, что я прикинулся забывчивым; но когда сладчайшее из всех имен произносят сладчайшие уста, оно становится слаще меда, вот я и хотел услышать его от тебя.

– О, дорогой мой, за ту же цену я открою его полностью.

– Идет!

– Элизабет фон Арним[22]

– Раз, два, три. Поцелуй за каждую часть.

Теперь уже я не терялся в догадках, я знал ее имя. Это был триумф дипломатии, и я им очень гордился. Я повторял и повторял ее имя – отчасти потому, что мне нравилось его звучание, отчасти для того, чтобы закрепить его в памяти; потом я выразил желание купить еще что-нибудь за ту же восхитительную цену. Она подхватила шутку:

– Мы можем заняться твоим именем, Мартин.

Мартин! Я подскочил на месте. И где это она набрала столько доселе неслыханных имен! В чем разгадка этой таинственной истории, почему все это происходит и как? Где объяснение? Трудная загадка, настоящая головоломка! Однако сейчас не время заниматься ею, надо продолжить торговлю и выяснить мое собственное имя полностью.

– Мартин – некрасивое имя, но в твоих устах оно звучит иначе. Повтори его, любимая.

– Мартин. Расплачивайся!

Я исполнил ее волю.

– Продолжай, Бетти, дорогая, твой голос – музыка. Прознеси его полностью.

– Мартин фон Гисбах. Жаль, что оно такое короткое. Плати!

Я вернул и долг, и проценты.

Бо– оо-ом! – ударил колокол в главной башне.

– Половина двенадцатого! Что скажет матушка! Я и не думала, что уже так поздно, а ты, Мартин?

– Мне показалось, что прошло всего пятнадцать минут.

– Пошли, надо торопиться, – промолвила она, и мы заторопились, насколько это было возможно; я обнял ее левой рукой за талию, она положила мне руку на плечо, будто ища поддержки. Мечтательно прошептала несколько раз:

– О, как я счастлива, как счастлива, счастлива, счастлива.

Казалось, ее всецело занимает эта мысль, и она ничего вокруг себя не замечает. Вдруг навстречу нам из темноты шагнул мой двойник, и я отшатнулся в безотчетном страхе.

– Ах, Маргет, – протянул он укоризненно, – я так долго ждал тебя у двери, а ты нарушила обещание. Ты не жалеешь меня, ты меня не любишь!

О, ревность! Я впервые в жизни почувствовал ее укол.

К моему удивлению и радости, девушка не обратила на двойника никакого внимания, будто его и не было. Она продолжала свой путь и, судя по всему, не видела его и не слышала. Двойник остановился, пораженный, и, повернув голову, глядел ей вслед. Он что-то пробормотал себе под нос, потом сказал громче:

– Какая странная поза, и руку подняла как-то нелепо… Боже мой, да она лунатик!

Он последовал за нами на некотором расстоянии. Подойдя к ее двери, я обхватил ладонями нежное личико Маргет – нет, Лисбет! – и поцеловал ее в глаза и губы; ее маленькие ручки доверчиво лежали у меня на плечах.