И.С.Тургенев

Стихотворения в прозе

Разговор

Ни на Юнгфрау, ни на Финстерааргорне еще не бывало человеческой ноги.

Вершины Альп... Целая цепь крутых уступов... Самая сердцевина гор.

Над горами бледно-зеленое, светлое, немое небо. Сильный, жесткий мороз; твердый, искристый снег; из-под снегу торчат суровые глыбы обледенелых, обветренных скал.

Две громады; два великана вздымаются по обеим сторонам небосклона:

Юнгфрау и Финстерааргорн.

И говорит Юнгфрау соседу:

- Что скажешь нового? Тебе видней. Что там внизу?

Проходят несколько тысяч лет одна минута. И грохочет в ответ Финстерааргорн:

- Сплошные облака застилают землю... Погоди!

Проходят еще тысячелетия одна минута.

- Ну, а теперь? спрашивает Юнгфрау.

- Теперь вижу; там внизу все то же: пестро, мелко. Воды синеют; чернеют леса; сереют груды скученных камней. Около них всё еще копошатся козявки, знаешь, ты двуножки, что еще ни разу не могли осквернить ни тебя, ни меня.

- Люди?

- Да; люди.

Проходят тысячи лет одна минута.

- Ну, а теперь? спрашивает Юнгфрау.

- Как будто меньше видать козявок, гремит Финстерааргорн. Яснее стало внизу; сузились воды; поредели леса.

Прошли еще тысячи лет одна минута.

- Что ты видишь? говорит Юнгфрау.

- Около нас, вблизи, словно прочистилось, отвечает Финстерааргорн, ну, а там, вдали, по долинам есть еще пятна и шевелится что-то.

- А теперь? спрашивает Юнгфрау, спустя другие тысячи лет одну минуту.

- Теперь хорошо, отвечает Финстерааргорн, опрятно стало везде, бело совсем, куда ни глянь... Везде наш снег, ровный снег и лед. Застыло всё.

Хорошо теперь, спокойно.

- Хорошо, промолвила Юнгфрау. Однако довольно мы с тобой поболтали, старик. Пора вздремнуть.

- Пора.

Спят громадные горы; спит зеленое светлое небо над навсегда замолкшей землей.

Февраль, 1878

Старуха Я шел по широкому полю, один.

И вдруг мне почудились легкие, осторожные шаги за моей спиною...

Кто-то шел по моему следу.

Я оглянулся и увидал маленькую, сгорбленную старушку, всю закутанную в серые лохмотья. Лицо старушки одно виднелось из-под них:

желтое, морщинистое, востроносое, беззубое лицо.

Я подошел к ней... Она остановилась.

- Кто ты? Чего тебе нужно? Ты нищая? Ждешь милостыни?

Старушка не отвечала. Я наклонился к ней и заметил, что оба глаза у ней были застланы полупрозрачной, беловатой перепонкой, или плевой, какая бывает у иных птиц: они защищают ею свои глаза от слишком яркого света.

Но у старушки та плева не двигалась и не открывала зениц... из чего я заключил, что она слепая.

- Хочешь милостыни? повторил я свой вопрос. Зачем ты идешь за мною?

Но старушка по-прежнему не отвечала, а только съежилась чуть-чуть.

Я отвернулся от нее и пошел своей дорогой.

И вот опять слышу я за собой те же легкие, мерные, словно крадущиеся шаги.

'Опять эта женщина! подумалось мне. Что она ко мне пристала? Но я тут же мысленно прибавил: Вероятно, она сослепу сбилась с дороги, идет теперь по слуху за моими шагами, чтобы вместе со мною выйти в жилое место. Да, да; это так'.

Но странное беспокойство понемногу овладело моими мыслями: мне начало казаться, что старушка не идет только за мною, но что она направляет меня, что она меня толкает то направо, то налево, и что я невольно повинуюсь ей.

Однако я продолжаю идти... Но вот впереди на самой моей дороге что-то чернеет и ширится... какая-то яма...

'Могила! сверкнуло у меня в голове. Вот куда она толкает меня!'

Я круто поворачиваю назад... Старуха опять передо мною... но она видит! Она смотрит на меня большими, злыми, зловещими глазами... глазами хищной птицы... Я надвигаюсь к ее лицу, к ее глазам... Опять та же тусклая плева, тот же слепой и тупой облик.

'Ах! думаю я... эта старуха моя судьба. Та судьба, от которой не уйти человеку!'

'Не уйти! не уйти! Что за сумасшествие?.. Надо попытаться'. И я бросаюсь в сторону, по другому направлению.

Я иду проворно... Но легкие шаги по-прежнему шелестят за мною, близко, близко... И впереди опять темнеет яма.

Я опять поворачиваю в другую сторону... И опять тот же шелест сзади и то же грозное пятно впереди.

И куда я ни мечусь, как заяц на угонках... всё то же, то же!

'Стой! думаю я. Обману же я ее! Не пойду я никуда!' и я мгновенно сажусь на землю.

Старуха стоит позади, в двух шагах от меня. Я ее не слышу, но я чувствую, что она тут.

И вдруг я вижу: то пятно, что чернело вдали, плывет, ползет само ко мне!

Боже! Я оглядываюсь назад... Старуха смотрит прямо на меня и беззубый рот скривлен усмешкой...

- Не уйдешь!

Февраль, 1878

Собака Нас двое в комнате: собака моя и я. На дворе воет страшная, неистовая буря.

Собака сидит передо мною и смотрит мне прямо в глаза.

И я тоже гляжу ей в глаза.

Она словно хочет сказать мне что-то. Она немая, она без слов, она сама себя не понимает но я ее понимаю.

Я понимаю, что в это мгновенье и в ней и во мне живет одно и то же чувство, что между нами нет никакой разницы. Мы торжественны; в каждом из нас горит и светится тот же трепетный огонек.

Смерть налетит, махнет на него своим холодным широким крылом...

И конец!

Кто потом разберет, какой именно в каждом из нас горел огонек?

Нет! это не животное и не человек меняются взглядами...

Это две пары одинаковых глаз устремлены друг на друга.

И в каждой из этих пар, в животном и в человеке одна и та же жизнь жмется пугливо к другой.

Февраль, 1878

Соперник У меня был товарищ соперник; не по занятиям, не по службе или любви; но наши воззрения ни в чем не сходились, и всякий раз, когда мы встречались, между нами возникали нескончаемые споры.

Мы спорили обо всем: об искусстве, о религии, о науке, о земной и загробной особенно о загробной жизни.

Он был человек верующий и восторженный. Однажды он сказал мне:

- Ты надо всем смеешься; но если я умру прежде тебя, то я явлюсь к тебе с того света... Увидим, засмеешься ли ты тогда?

И он, точно, умер прежде меня, в молодых летах еще будучи; но прошли года и я позабыл об его