Я рассказала ему про то, кто и зачем замуровал в иерусалимской городской стене Золотые ворота. И про то, что с Масличной горы я прилетела в Москву с зеленой оливковой ветвью в клюве, как араратский голубь. И Чубайс опять все почувствовал как живой. Вернее, – я почувствовала, что он чувствует.
Это было чудо. Абсолютно все мои диггерские индикаторы показывали, что он – свой. У Чубайса, кажется, тоже появилось редкое, счастливое ощущение, что мы, как два закодированных диггера, обменялись верными паролями.
Забыв про работу, он стал показывать мне в компьютере свои семейные фотографии. Оказалось, что у него на даче живет пес – азиатская овчарка.
– Мне щенка Егор подарил, – гордо сообщил Чубайс, подразумевая, что я пойму, что речь идет о его друге Гайдаре. – Назвали Кириллом. Сокращенно, Киром звать, – вроде перед Кириенко как-то неудобно, – подумает еще, что я специально… А охрана почему-то его почтительно Кирьяном называет…
– Слушайте, когда же вы с ним успеваете заниматься? -изумилась я. – Со щенком ведь уйму времени надо проводить… Скажите честно: он вас хоть за хозяина признает?
– Если честно, – не очень признает… – смущенно улыбнулся Чубайс. – С ним больше жена занимается. Я домой ночью возвращаюсь – какой уж там воспитывать собаку… В общем, получается, что я его, наоборот, только балую…
Вернувшись в Москву, я услышала в редакции от своего любимого коллеги Валеры Панюшкина (даром что он с моими преследователями – антиглобалистами дружит), еще одну историю из жизни Железного Дровосека. Как рассказал Валерка, в московском хосписе он как-то раз случайно встретил Чубайса с женой Машей, которые привезли умирающим больным ящик шампанского и черную икру.
– Меня больше всего поразило, – признался Валерка, – что, увидев меня, Чубайс абсолютно искренне попросил: Слушай, только не пиши, пожалуйста, что ты меня здесь видел…
Чубайс и раньше был для меня самым интересным в стране собеседником для интервью. Но, начиная с этого момента, я стала часто ездить с ним вместе по стране еще и затем, чтобы пообщаться с довольно близким другом, который так неожиданно у меня появился.
Находясь в Москве, он обычно работал примерно по двадцать пять с половиной часов в сутки. И для того чтобы повидаться с ним, каждый раз приходилось лететь спасать энергетику в какой-нибудь Лучегорск, Владивосток, Челябинск, Хабаровск, Южно-Сахалинск или Благовещенск. А поскольку поездки иногда бывали двух-трехдневные, и непрерывный рабочий день Чубайса растягивался на 50-70 часов, то общаться с не спавшим трое суток дежурным по мазуту было возможно только в самолете. И чем дольше и мучительнее был перелет (идеальным в этом смысле был Владивосток), тем больше было шансов, что грубые, без умолку орущие мужики-энергетики с беременными портфелями и животами, которым от Чубайса каждую секунду было что-то надо, тихо упьются в заднем салоне и уснут.
И каждый лишний час, который я сидела и разговаривала с Чубайсом, несмотря на его дружеские заверения, что так он отдыхает, я точно знала, что таким образом отнимаю у него единственную возможность поспать. Точно могу сказать: чубайсовы ежедневные перегрузки давно не снились ни одному из кремлевских обитателей. И в том числе – президенту.
При этом Чубайс оказался единственным политиком в стране, в разговоре с которым я спокойно могла произносить нормальные человеческие слова, без скидок на идиотизм, мутацию или клановые интересы собеседника. Я не сомневалась, что он меня точно поймет (как ни смешно звучит, это – весьма редкое ощущение при общении с политиками). И что ответит правду – даже если и попросит не использовать это в публикации. А когда из-за обещания кому-либо Чубайс не мог мне ответить на мой вопрос правду – то не пытался врать, а вот так прямо, по-человечески, это мне и объяснял. Что для российской политической тусовки – вообще просто нонсенс.
И главное – я, в свою очередь, была твердо уверена: он никогда не использует нашу дружбу в корпоративных целях.
Мы часто перпендикулярно расходились в оценке ситуации в стране, но, опять же, – всегда были взаимно на сто процентов уверены, что мнение, которым мы на этот счет друг с другом делимся, – абсолютно искренне.
Я страшно поругалась с ним из-за Чечни. В смысле – из-за его политической поддержки Путина в момент развязывания там новой войны. Чубайс считал, что стратегически правильно (использую его выражение) поддержать президента в отношении Чечни.
– Что значит стратегически правильно? Вы что, наивный, надеетесь, что он вам за это потом реформы позволит в стране провести?! – злилась я, срываясь уже просто на крик.
– Это значит, – нервно краснел Чубайс, – что я считаю, что оказать поддержку президенту в этот момент – колоссальный стратегический ресурс. Это значит, что я считаю, что это позволит нам потом, в стратегически важный, критический момент, оказать влияние на ситуацию…
– Вы имеете в виду ресурс влияния на Путина? Вы что, рассчитываете, что Путина настолько растрогает сейчас ваша поддержка, что потом он будет больше прислушиваться к вашим советам?!
Чубайс загадочно и утвердительно молчал. А я кричала, что если сейчас реформаторы прогнутся по Чечне – Путин будет знать, что их можно прогнуть и по любому другому вопросу, – например по ограничению гражданских свобод и ликвидации независимых СМИ.
– Это – не так… Вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы понять, что этого не будет никогда, – честно глядя мне в глаза, клялся мой любимый рыцарь в белых одеждах.
Следующим камнем преткновения между нами стали репрессии Путина против бывших олигархов.
– Анатолий Борисович, я все понимаю: у вас с Гусем и Березой – личные счеты из-за Связьинвеста, писательского дела, информационной и шахтерской войны, и далее по списку. Я с вами абсолютно согласна, что в тот момент они оба вели себя по-свински. Но единственное, чего я просто категорически оказываюсь понимать: ну откуда у вас сейчас-то возникло по отношению к ним какое-то ощущение реванша?! Это ведь – не ваша победа, да и вообще не ваша игра, а Путина, который цинично эксплуатирует именно ваше чувство обиды на них! А потом он точно так же и с вами расправится – именно потому, что вы все это сейчас молча проглотили!
– Подождите-подождите, Лена, а с чего это вы взяли, что у меня есть какое-то чувство реванша?! И потом – как это так молча проглотил? Я же сразу после ареста Гуся письмо Генпрокурору написал, вы что,
